litbaza книги онлайнРазная литератураЕвгений Онегин (с комментариями Ю.М. Лотмана) - Александр Сергеевич Пушкин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 ... 151
Перейти на страницу:
первый раз курок… — При заряжании пистолета курок взводился (при этом раздавался щелчок), но оставался все еще на предохранительном взводе, не допуская случайного выстрела. Перевод на боевой взвод, сопровождавшийся вторым щелчком, производился при выходе на боевой рубеж.

6-7 — …Зубчатый,

Надежно ввинченный кремень…

— имеется в виду кремень, по форме похожий на зуб.

XXXI, 10–14 — …Младой певец

Нашел безвременный конец!

Дохнула буря, цвет прекрасный

Увял на утренней заре,

Потух огонь на алтаре!..

Стихи представляют собой демонстративное сгущение элегических штампов.

12-13 — Цвет прекрасный Увял на утренней заре. — «Для обозначения умирания в поэзии рассматриваемого периода широко употребляются глаголы вянуть — увянуть — увядать. Содержанием этих глаголов-метафор является уподобление смерти человека увяданию растения, цветка. В поэтической практике конца XVIII и особенно начала XIX в. оказались теснейшим образом переплетены при употреблении этих метафор две различные образные и генетические стихии. С одной стороны, генетически восходящая к французскому источнику традиция уподобления молодости, как лучшей поры жизни человека, цвету, цветению и расставания с молодостью — увяданию цвета молодости, цвета жизни. Ср. такие употребления, как, например, у Батюшкова: С утром вянет жизни цвет («Привидение»); Цвет юности моей увял («Элегия»); у Жуковского: Тебе, увядшей на заре прелестной, тебе посвящает она первый звук своей лиры («Вадим Новгородский»); у Вяземского: Иль суждено законом провиденья Прекрасному всех раньше увядать? («На смерть А. А. Иванова»); у Кюхельбекера: Цвет моей жизни, не вянь («Элегия»); у Баратынского: Простите! вяну в утро дней («Прощание») и т. п. <…> С другой стороны, в своей русской книжной традиции увяданию уподоблялось одряхление» (Поэтическая фразеология Пушкина. М., 1969, с. 339–340).

14 — Потух огонь на алтаре!.. — «Изображение состояния смерти, умирания с помощью образа угасающего огня или гаснущего светильника опиралось, в частности, на традицию живописного изображения смерти, кончины через эмблему погашенного факела, светильника <…> Впрочем, в поэзии конца XVIII — начала XIX вв. употребления такого типа обычны, ср., например, у Державина: Оттоль я собрал черны тени, Где в подвиге погас твой век («На смерть Бибикова»); у Капниста: Давно горю любовью я: Когда один гореть я стану, Погаснет скоро жизнь моя («Камелек»)» (там же, с. 343–344).

XXXII — Подчеркнуто предметное и точное описание смерти в этой строфе противопоставлено литературной картине смерти, выдержанной в стилистике Ленского, в предшествующей строфе.

XXXVI, 11 — И страх порока и стыда… — См. с. 92.

XXXVIII — Строфа (неполная, 12 стихов) известна по публикации Грота (с копии В. Ф. Одоевского). См. с. 299.

Исполни жизнь свою отравой,

Не сделав многого добра,

Увы, он мог бессмертной славой

Газет наполнить нумера.

Уча людей, мороча братий

При громе плесков иль проклятий,

Он совершить мог грозный путь.

Дабы последний раз дохнуть

В виду торжественных трофеев,

Как наш Кутузов иль Нельсон,

Иль в ссылке, как Наполеон,

Иль быть повешен, как Рылеев

(VI, 612).

Последний раз дохнуть В виду торжественных трофеев — умереть победив. Упоминание Рылеева сделало строфу нецензурной, и П выбросил ее, сдвоив номер следующей строфы. Шестая глава писалась в 1826 г., во время следствия по делу декабристов, и окончена была после приговора и казни. Тяжелая атмосфера этих месяцев отразилась на общем мрачном и трагическом ее тоне. Вопрос о сущности и будущем романтизма перешел из сферы литературной полемики в сферу размышлений об исторической, политической и нравственной сущности этого явления.

Вывод шестой главы в определенном отношении равнозначен известным словам в письме Дельвигу, которыми П подвел итог периоду политического романтизма 1820-х гг.: «Не будем ни суеверны, ни односторонни — как фр. <анцузские> трагики; но взглянем на трагедию взглядом Шекспира» (XIII, 259).

На фоне «шекспировского», «исторического» взгляда, который, в частности, определил безжалостный тон полностью свободной от сентиментальности картины будущей сельской жизни, ждавшей Ленского, если бы он не погиб на дуэли, особенно резким контрастом выступает черновой вариант XXXIV строфы, утверждающей приоритет человеческого над историческим.

В сраженьи [смелым] быть похвально

Но кто не смел в наш храбрый век

Все дерзко бьется, лжет нахально

Герой, будь прежде человек —

Чувствительность бывала в моде

И в нашей северной природе.

Когда горящая картечь

Главу сорвет у друга с плеч

Плачь, воин, не стыдись, плачь вольно

И Кесарь слезы проливал —

[Когда он] друга [смерть узнал]

И сам был ранен очень больно

(Не помню где, не помню как)

Он был конечно <н>] дурак

(VI, 411).

Мысль о том, что человечность — мерило исторического прогресса («Герой, будь прежде человек»), осталась в черновых набросках и не отразилась в тексте, известном читателю. Однако она исключительно важна для понимания той борьбы, которая совершалась в сознании поэта в 1826 г. и определила последующее движение его мысли к формуле: «Оставь герою сердце! Что же Он будет без него? Тиран…» (III, 1, 253) — и конфликту «Медного всадника». Призыв к человечности оказался связанным с возвратом к определенным сторонам идейного наследства XVIII в., в частности к сентиментализму. Этим объясняется неожиданный, казалось бы, возврат к чувствительности:

Чувствительность бывала в моде

И в нашей северной природе…

Ср.:

Поэзия — цветник чувствительных сердец

(Карамзин, с. 251)

И Кесарь слезы проливал — Имеется в виду рассказ Плутарха: Цезарь «отвернулся как от убийцы от того, кто принес ему голову Помпея, и, взяв кольцо Помпея, заплакал» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3-х т. Т. II. М., 1963, с. 390).

XXXVII–XXXIX — Строфы дают два варианта возможной судьбы Ленского поэтико-героический и прозаический. Для П важна мысль о том, что жизнь человека — лишь одна из возможностей реализации его внутренних данных и что подлинная основа характера раскрывается только в совокупности реализованных и нереализованных возможностей. Это заставляло П многократно возвращаться к одним и тем же художественным типам, варьируя обстоятельства их жизни, или мысленно переносить исторических деятелей в другие условия. Так, посылая Д. В. Давыдову «Историю Пугачева», он, уступая привычному ходу мысли, сразу же стал себе рисовать, как выглядел бы Пугачев в партизанском отряде в 1812 г.:

В передовом твоем отряде

Урядник был бы он лихой

(III, I, 415).

Такая специфика построения характера пушкинских героев снимает вопрос о том, какая из двух несостоявшихся

1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 ... 151
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?