Я уже слышал об этом. Район вокруг Кальвариенберг в предместье Гернальс слыл местом, где мужчины и женщины завоевывали друг друга под прикрытием вечерних молитв, и было очень популярно. Церковь даже называли «маленьким маскарадом», как театральное фойе, где тайно развлекались молодые пары. Говорили, что на Кальвариенберг во время поста творилось то же самое, что и летом в саду Аугартен, известном месте сладострастия на берегу Дуная.

– О, пардон, – извинился грек, который в поисках своих товарищей наткнулся в укромном уголке на полуголую пару и подошел к ним слишком близко.

– Популеску говорил, что придет сюда со своей брюнеткой, – размышлял я, – а Коломан Супан – нет. Может быть, его стоит поискать на улице внизу?

– Такой человек, как Коломан, не пропустит богослужения, – ответил мой помощник с заговорщической улыбкой.

Он был прав. Вскоре мы обнаружили венгерского студента в уголке между деревьев, и был он занят:

– Аааааххх! Да, хорошо, не останавливайся! Ты скот, животное… еще раз, слышишь, прошу тебя!

– Вот он, – убежденно решил Симонис. – Не знаю, как у него так получается, однако Коломан всех приводит в одинаковое состояние. Если слышал одну, то всегда узнаешь, когда за работой Коломан.

– Вот так и узнают своих друзей, – иронично и несколько смущенно заметил я.

– Нет, Драгомира мы здесь не найдем, – сказал Коломан, заправляя рубашку в брюки. – Он наверняка в одной из часовен на виа Круцис. Только там достаточно темно, чтобы никто не увидел его слишком маленький член, ха-ха!

Итак, мы вместе с Клоридией и аббатом Мелани снова вернулись на Кальвариенбергштрассе. По обе стороны стояли маленькие часовенки, представлявшие мистерию страстей. Эти места тоже давали обоим полам возможность удовлетворить свои низменные желания. Особую пользу из популярной практики осквернения извлекали имевшиеся там в огромном количестве лавочки с горячими сосисками, сладостями и гернальскими рогаликами с горячим кремом, все они стояли у подножия Кальвариенберг. После богослужения парочки устремлялись в местные трактиры или шли дальше на юг, в предместье Нойлерхенфельд.

Первые часовни, в угольную черноту которых мы заглянули, конечно же, были все заняты.

– Он, должно быть, очень набожная душа, тот приятель, которого вы ищете, – невинно заметил Атто, когда услышал, что мы обыскиваем часовню за часовней.

Клоридия повела его немного дальше по наклонной улице, чтобы он не услышал стоны парочек. Я видел, как они оба вошли в незанятую часовню, чтобы посидеть там.

– Ну, вот он, наконец-то! – воскликнул Коломан, острым взором пронзая темноту очередной эдикулы, после того как мы обошли все остальные, стоявшие пустыми.

Мы застали Популеску в самый прекрасный момент. К счастью, с нами не было Клоридии: Драгомир, наклонившись, со спущенными штанами, стоял спиной к нам. А под ним, как можно было наверняка предположить, его любовное завоевание.

– Он спрятался, чтобы никто не увидел, какой у него крошечный конец. Ничего не поделаешь, Драгомир, твоя подружка все равно это заметит! – ухмыльнулся Коломан.

И тут мы услышали крики. То была Клоридия, и она звала на помощь.

Мы бросились к ней. Аббат Мелани лежал спиной на лестнице часовни, в которую только что вошел вместе с моей женой, и плавал в черной луже.

– Синьор Атто, синьор Атто! – воскликнул я, беря его под мышки.

– Текуфа, проклятие… – хрипел он, хватаясь за грудь.

К счастью, он был жив. Однако в темноте мы увидели, что его голова и лицо были залиты кровью.

Следующие мгновения, мягко говоря, были запутанными. Что произошло, кто его ранил, как это могло случиться, несмотря на присутствие Клоридии? В то время как Коломан и Симонис помогали мне положить Атто на пол часовни, я смотрел на свою жену, которую словно парализовало от страха.

– Я… я не знаю… внезапно появилась эта кровь… – бормотала она.

У нас обоих на лице читалось воспоминание о пророчестве старого безумца из кофейни.

По голове моей и плечам прошла дрожь, похожая на горячее покалывание. Быть может, от страха у меня закружилась голова? Я провел рукой по волосам. Они были липкими и влажными. Я посмотрел на свою ладонь: кровь. Я чувствовал, что вот-вот упаду в обморок.

– Минуточку, – вмешался грек.

Он решительно оттолкнул меня в сторону и вытянул руку над тем местом, где я только что стоял, чтобы проверить, не капает ли сверху. И действительно: густые капли темной жидкости падали на нас с потолка часовни.

– Вот она, кровь. Сверху капает, – сказал Симонис, рассматривая свои испачканные жуткими каплями ладони.

А затем велел Коломану, который был худее его, встать ему на плечи.

– Там, наверху, что-то лежит, – сказал венгр, ощупывая в темноте рамку орнамента над нашими головами, тянувшуюся через все внутреннее пространство небольшого храма. – Что-то, похожее на… клетку.

Затем он вынул из-за рамы что-то вроде шкатулки из железа, в стенках которой были проделаны отверстия. Мы открыли ее.

В отвратительной кровавой луже лежал бедный, увядший конец, который никто не решился бы показать женщине в таком жалком состоянии. Только два шарика, созданные Господом для размножения, казалось, сохранили немного достоинства. Остальное же – сморщенная кожа, истекшая кровью плоть, грубо отрубленная саблей, изувеченная и неузнаваемая, словно посмертная маска.

Коломан тут же отвернулся, с трудом сдерживая отвращение. А мы с Симонисом, словно загипнотизированные, смотрели на этот результат бессмысленной жестокости. Кому только могло прийти в голову так гротескно изувечить мужской член?

Аббат Мелани, которого Клоридия постоянно заклинала не волноваться, потому что это не его кровь и с ним все в порядке, тем временем постепенно отходил от пережитого ужаса.

– Проклятье, – заметил Коломан, возвращаясь к своей шутке, – я всегда знал, что с тевтонскими бабами шутить нельзя. Это нужно непременно показать Драгомиру. – И он пошел обратно в часовню, где Популеску, как и все остальные парочки, был, очевидно, слишком занят, чтобы отвлекаться на испуганные крики Клоридии.

Мы остались стоять возле маленькой клетки с ее омерзительным содержимым. Все были слишком потрясены, чтобы разговаривать. Клоридия не могла отвести взгляда от зловещего сосуда с отрезанным срамным местом; казалось, она задумалась. К нашему всеобщему удивлению, она внезапно коснулась клетки, нашла дверцу и открыла ее. Затем подняла сосуд и принялась ощупывать его дно, словно для того, чтобы кончики пальцев подсказали ей то, что скрывала от глаз темнота.

Венгр вернулся почти сразу, лицо его было смертельно бледно, взгляд безумен.

– Нам нужно немедленно уходить отсюда, всем, – приглушенным голосом произнес он.

– Что случилось, Коломан? – поинтересовался я.