– Подождите здесь, пожалуйста.

И к моему удивлению, удалился.

Я огляделся, переполняемый чувствами. В детстве я каждую ночь глядел на окна верхнего этажа и думал: что там, в этих комнатах? Каково бедному сыну польского солдата, выросшему в маленькой съемной комнатке, занимать верхний этаж самого знаменитого дворца в мире? В те дни Иоанн Павел часто присутствовал в моих мыслях. Давал мне силу против многочисленных страхов. У него тоже умерли родители, когда он был совсем юн. Он тоже когда-то чувствовал себя в этом городе чужаком. В том, что мне предстояло сделать, я выступал как предатель своего ангела-хранителя.

В библиотеке появились еще несколько человек. Первым возник Фальконе, шеф жандармов. Затем укрепитель правосудия. Лучо прибыл в сопровождении Миньятто.

А потом из другой двери появился Симон.

Все взгляды обратились на него. Лучо протянул к племяннику руки, шаркающими шагами приблизился к нему и взял в ладони его лицо.

Но Симон смотрел только на меня.

Я не в состоянии был пошевелиться. Симон напоминал мертвеца. У него ввалились глаза. Безвольно свисавшие руки, казалось, могли дважды обернуться вокруг тела. Я почувствовал тяжесть пистолетного ящика, прижатого к моим ребрам. Симон жестом подозвал меня, но я собрал все силы и не отреагировал. Я готовил себя к этой встрече. Теперь важно, чтобы мы с ним соблюдали дистанцию.

Несколько мгновений спустя у дверей появился архиепископ Новак.

– Отец Александр Андреу, – сказал он. – Его святейшество готов вас принять.

Он проводил меня в комнату поменьше, более уединенную. В ней я узнал личный кабинет, с балкона которого Иоанн Павел появлялся перед толпами, собирающимися на площади Святого Петра. У огромного окна с пуленепробиваемым стеклом стоял скромный стол, заваленный папками и бумагами на подпись. Дела прибывали из секретариата непрерывно. Их поток настолько превышал физические возможности папы, что документы завалили комнату и пачками валялись по всему столу. Горы бумаги были настолько велики, что поначалу я даже не разглядел того, кто сидел за ними.

Я замер. Папа находился от меня на расстоянии вытянутой руки. Но совсем не походил на человека, которого я видел в Сикстинской капелле, на человека, нашедшего в себе силы преклонить колена у ног патриархов. Этот человек выглядел слабым и болезненным; его маленькие узкие глаза едва скрывали боль. Иоанн Павел не шевелился, только дышал. Он смотрел на меня, но мы не обменялись ни приветствиями, ни вопросами. Людей обычно приводили к нему ненадолго и поспешно уводили. Папа смотрел на меня невидящим взглядом, как на манекен.

– Прошу садиться, святой отец, – сказал Новак.

Он показал мне на стул напротив стола, а сам сел рядом с Иоанном Павлом – я не понял, в качестве кого.

– Его святейшество, – продолжил Новак, – изучил свидетельства, собранные трибуналом, и желает задать вам всего несколько вопросов.

Папа сидел не шевелясь. Мне подумалось, что он может так и не заговорить сам.

– Да, ваше преосвященство.

– Хорошо. Прежде всего, пожалуйста, расскажите, как вы познакомились с доктором Ногарой.

– Ваше преосвященство, я встретил его…

Но архиепископ поправил меня, вежливым жестом велев смотреть на понтифика.

Я заставил себя встретиться глазами с твердым взглядом Иоанна Павла.

– Ваше святейшество, с доктором Ногарой я познакомился через моего брата. Доктор обнаружил в библиотеке один древний манускрипт, который я помогал ему разбирать.

Заявление воспринялось как обычный незначащий факт. Новак не стал развивать тему. Вместо этого он спросил:

– Как бы вы охарактеризовали деловые отношения вашего брата с Ногарой?

– Они были добрыми друзьями. Мой брат спас ему жизнь.

– Но при этом я слышал голосовое сообщение от доктора Ногары. Оно указывает на то, что эти два человека находились отнюдь не в дружеских отношениях.

– Когда мой брат начал ездить с миссиями в православные страны, – ответил я, осторожно подбирая слова, – он не мог уделять Ногаре столько времени, как раньше. Это огорчало их обоих.

Я следил за выражением лица Новака. Надо, чтобы он запомнил, чем был занят Симон. И кто давал ему поручения. Всего в нескольких футах отсюда стояла частная капелла, где его святейшество ординировал Симона в епископы.

– Но голосовое сообщение позволяет предположить, – сказал архиепископ Новак, – что Ногара совершил открытие, которое осложнило их деловые отношения. Вы знали об этом?

Я собрался с духом.

– Да. Знал.

– В чем заключалось открытие?

– Он обнаружил древний список Евангелия, называемый Диатессарон.

– Тот, который сейчас пропал, – кивнул Новак.

– Я помогал ему переводить Диатессарон, – продолжил я. – До той минуты, пока доктор Ногара не понял, что Евангелия предлагают различающиеся описания плащаницы. В этом был корень наших с ним разногласий.

– Продолжайте.

И я начал собственную игру с евангельскими стихами. Ее надо было провести безупречно.

– Самое подробное описание погребения Иисуса, – сказал я, – содержится в Евангелии от Иоанна. Остальные Евангелия говорят, что он был погребен в σινδόνι, «саване», тогда как Иоанн использует слово όθονίοις, «пелены». Иоанн также дает нам наиболее детальное описание пустой гробницы, и оно согласуется с его первым описанием: ученики нашли не просто όθονίοις, «погребальные пелены», они нашли и σουδάριον, шарф или платок, который был повязан вокруг головы Иисуса. Этот платок, разумеется, не мог оставить отпечатка на плащанице.

Архиепископ Новак нахмурился. Он собирался задать новый вопрос, но я поспешил дальше, громоздя факты и заваливая его греческими словами. Любой ценой я должен был отвлечь его от раны, нанесенной копьем. Я должен уводить его в другом направлении, обращать внимание на мелочи, которые не совпадают в описаниях у Иоанна и на плащанице, – Новак наверняка знал, что Уго отмел бы их, поскольку за достоверными фактами к Иоанну никогда не обращаются.

– Ситуация усугубляется свидетельством Иоанна о άρωμάτων, «погребальных благовониях». Остальные Евангелия говорят, что Иисус не был погребен с благовониями, поскольку наступила иудейская суббота и погребение проходило в спешке. Но Иоанн утверждает, что использовалось огромное количество благовоний – μίγμα σμύρνης καί άλόης ώς λίτρας έκατόν, «состав из смирны и алоя, литр около ста». И это проблема, поскольку химические анализы плащаницы не обнаружили никаких следов благовоний. Если не углубляться, ваше святейшество, то Ногара понял, что из имеющихся у нас описаний погребения Христа самое подробное принадлежит Иоанну, а текст Иоанна не подтверждает существования плащаницы. Ногара отправился в Кастель-Гандольфо, сообщить об этом православному клиру.