—хаусы, а также фильтры, помпы и другую технику для любителей аквариумного содержания.

Все это он выпалил за тридцать секунд. Глядя на востроглазого, Сигизмунд почти воочию провидел инструктора, который наставлял его, принимая на эту работу: «У тебя будет ровно тридцать секунд на то, чтобы вбухать этим лохам всю информацию. Ровно тридцать секунд. Именно столько времени уходит на замах. Через тридцать секунд тебе дадут в морду».

— Голубчик, что с вами? — участливо осведомился Сигизмунд.

Молодой человек как будто споткнулся.

— Что?..

— Вы больны? Света, сделайте молодому человеку горячего чаю.

Молодой человек разом обмяк.

— Образцы нашей продукции, — проговорил он неуверенно, как будто у него заканчивался завод, — представлены в этой красочной полиграфической…

— Покажите, — разрешил Сигизмунд.

Молодой человек вновь обрел упругость. Светочка отправилась за водой, по дороге обернувшись и поглядев на Сигизмунда как на сумасшедшего.

Красочная полиграфическая, услужливо раскрытая перед Сигизмундом, являла феерические по своей пошлости сцены. Например, на одной картинке накрашенная потаскуха тянула губки трубочкой к попугайчику. Попугайчик квартировал в большой позолоченной клетке. Ниже перечислялись параметры клетки: кубатура, высота, различное оборудование — лесенки, качели, поилки.

На другой изображалась большая комната. Там имелись: камин, двое наряженных ребятишек лет по шести и счастливо лыбящиеся холеные предки. На самом видном месте комнаты высился дог

—хаус, сиречь Конура Обыкновенная Комнатного Типа. Из пещерообразного зева конуры языком вываливался коврик. На коврике дрых, разметав губы и слюни, сенбернарище.

— У нас три модели: 50 на 60 на 60 инчей, 60 на 70 на 70 инчей и экстра-сайз — 80 на 100 на 100, — пояснил востроглазый.

Весь проспект был на английском языке.

Кроме мисок и поилок. Те были на венгерском.

Сигизмунд рассеянно просмотрел корзины со спящими в них котятами, на кэт

—хаусы. Тут вошла Светочка с чайником. Налила молодому человеку, подозрительно поглядывая на него.

Но тут Светкин взор упал на картинку с котятами. Взвизгнув «какие лапушки!», Светка завладела каталогом.

Молодой человек принялся пить чай и вообще слегка оттаял. Сигизмунд спросил о ценах. В голове у директора «Морены» бродили какие-то смутные, еще не оформившиеся мысли. Молодой человек всякий раз прежде чем назвать цену, объяснял, что это дешевле, чем у других, а если учесть качество — то почти даром. За каждой его репликой назойливо ощущалась натасканность на ответы.

Закончив распросы, Сигизмунд сказал, что мог бы, конечно, взять у него оптовую партию того-то и того-то за — и назвал свою цену. Молодой человек деланно засмеялся и сказал:

— Это смешно.

— Сперва вы нас веселили, — сказал Сигизмунд, — теперь и мы вас.

Молодой человек поблагодарил за чай, забрал папку и удалился. Сигизмунд еще долго в задумчивости смотрел на дверь. Новая мутация. И как они его так обработали? Он ведь уверен, что находится на пути к успеху, хотя и живет в тех же самых реалиях. Ходит по тому же самому городу, наверняка не процветает… Живет будущим. А в будущем у него все: большая квартира с дог-хаусом и сенбернаром, отдых на Канарах, стажировка в Соединенных Штатах за счет фирмы и охрененные промоушены…

Сигизмунд потянулся в кресле, откинулся и протяжно прокричал:

— Гербалайфа хочуу!..

— Гербалайф нынче дорог, — лукаво сказала Светочка. — Хотите я вам лучше крапивы заварю? Нашей русской православной крапивки?

— А Гербалайф что, не православный?

— Вы что, Сигизмунд Борисыч. Гербалайф — это секта бесовская. Мне тут Федор все подробно разъяснил. Знаете, как у них на всю Россию презентация прошла?

— Как?

Сигизмунд при всем своем богатом воображении не смог себе представить, какое бесовство мог усмотреть Федор (точнее — отец Никодим) в столь светском мероприятии, как презентация.

— Ужрались, что ли, в хлам?

— Мелко плаваете, Сигизмунд Борисович. Помните, в советские времена на Пасху всегда кино крутили? И танцы устраивали на всю ночь, чтобы молодежь отвлекать?

— При чем тут…

— Когда у них было открытие представительства в России, они устроили всероссийскую презентацию в пасхальную ночь.

— В каком году?

— В 95-м. Я тоже помню. Мы тогда с подругой во Владимирский собор пошли, крестный ход смотреть, а напротив собора, в спортивном комплексе, как раз эта презентация гремела… Листовки свои раздавали: «Мы в прямом эфире!»

— Что, серьезно, что ли? — изумился Сигизмунд.

— А то!

— Может, они не знали? — усомнился Сигизмунд. — У них же Пасха в другое время…

— Могли бы и узнать, когда у нас Пасха. Нет, это умысел. Я вам точно говорю. Там люди меняются до неузнаваемости. У них все другое делается. Интересы другие, старые друзья им больше не нужны… Они как зомбированные… Как эти, «белые братья»…

Светочка говорила с полной убежденностью в своей правоте. Поскольку истовой религиозности за Светочкой не наблюдалось, то Сигизмунд был склонен ей верить.

* * *

Маляры действительно явились ни свет ни заря. В квартире возникли две тетки, будто вышедшие бодрым шагом прямо из фильма «Девчата»: в рабочих штанах, заляпанных побелкой, в косынках, с белозубыми улыбками. Впрочем, белозубая была у одной, помоложе. У второй была нержавеющая.

Они поздоровались, затопали по коридору, оставляя грязные следы. Сигизмунд показал им было, куда идти, но они и без того помнили. Захрустели газетами, загремели ведром. Потом железнозубая высунулась и пошутила:

— Хозяин! Стремянку-то дай, а то до потолка далеко тянуться!

Сигизмунд принес стремянку. Тетки споро принялись за дело.

На ходу заплетая косу, из «светелки» выбралась Лантхильда. Заглянула к малярам. Сказала им что-то. К удивлению Сигизмунда, получила ответ.

Тетки переговаривались между собой — певуче, с матерком. Обсуждали последнюю, жалостливую, серию какого-то сериала. Простодушно сострадали героине.

Сигизмунд засел на кухне — пережидать нашествие. Лантхильда деловито сновала по квартире. То ли указания теток выполняла, то ли надзирала над ними. Тряпки им какие-то приносила.

Кобель поначалу пришел в восторг. Напрыгивал на теток, приветственно гавкал, норовил лизнуть в лицо. По счастью, железнозубая оказалась собачницей. Знала, как обходиться с восторженными балбесами.

Но затем счастью кобеля был положен предел. Он, как всегда, смертельно испугался стремянки. Залег на почтительном расстоянии и время от времени тихонько бухал: «Уф!.. Уф!..»