Потом он упал на колени, подполз к разбитому зеркалу и стал собирать осколки, раня пальцы об острые края. Мелкие части он отбрасывал в сторону, а крупные крутил в руках, словно примерялся. Что бы ни задумал его воспаленный разум, Флори отчаянно ринулась к Дарту, чтобы остановить, но направленный на нее осколок заставил передумать.

– Верни ключ.

– Дарт, послушай…

– Я пожалуюсь директору.

Флори замерла и пролепетала:

– Тебе нужно отдохнуть, поспать.

Она слабо надеялась, что это сработает и успокоит его. Эффект оказался противоположным. Когда он вскочил, решительно сжимая в руках осколок, Флори вскрикнула и отпрянула. Одним прыжком Дарт догнал ее и прижал к стене. Объятая ужасом, Флори заглянула ему в глаза, пытаясь отыскать там тот задорный огонь и мягкую доброту, что отличали настоящего Дарта. Но эти угольно-черные бездны сверкали злостью и отчаянием.

– Даэртон… – позвала она и не узнала свой голос, который дрожал и звенел противнее дверного колокольчика. – Тебе нужно уснуть.

– Я не могу, – прошептал он. На миг его взгляд стал осмысленным и невыносимо печальным. Затем тринадцатая личность снова подчинила его разум и потребовала: – Отдай ключ!

Флори поняла, что выбора нет. Она протянула ключ и неожиданно для самой себя пропела:

Зажигает ночь огни, Заплетает мысли в сны…

Дарт замер и уставился на нее ошарашенно, словно она сделала что-то глупое, невероятное. Что если ее догадка все же верна, и ключ к личностям короткоименных скрывался в их детских воспоминаниях, слабостях, давних привычках? Флори решила проверить свои предположения и продолжила:

                        Если жизнь тебе мила – До рассвета спи, дитя.

Его нижняя губа дрогнула, словно Дарт собирался заплакать, но за этой гримасой последовал непроизвольный зевок. Обломок зеркала выскользнул из его ладони. Заунывный голос продолжил монотонный напев:

                        И не нужно горько плакать – Слезы правды не исправят.

Дарт медленно сполз на пол и, потянувшись к ней, взял за руку. Кровь от его порезов стала кровью на ее пальцах. Флори не отстранилась, а села рядом, чтобы он мог положить голову ей на колени. Свободной рукой она стала успокаивающе гладить его волосы.

                        Спи, дитя мое, усни, Ты пришло в жестокий мир,

                        Но пока ты на кровати,

                        То никто тебя не схватит.

Она допела колыбельную и завела ее по новой, словно сама была музыкальной шкатулкой из приюта. Она пела и пела, каждый раз все тише; прислушивалась к его дыханию, частому и нервному, словно Дарту не хватало воздуха. Постепенно оно замедлилось и выровнялось, хватка окровавленных пальцев ослабла, а тело отяжелело.

Внезапный стук в дверь мог все испортить, но к тому времени Дарт уже крепко уснул. Флори протолкнула ключ под дверь и вскоре увидела Деса, застывшего на пороге с пузырьком сонной одури в руках. Флори приложила палец к губам, жестом призывая не шуметь. Дес понимающе кивнул, оставил склянку на полу и беззвучно закрыл за собой дверь.

Флори устало выдохнула и завела колыбельную опять, хотя Дарт спал крепко, как ребенок, подложив ладонь под щеку. Наверно, в этой нежелательной личности он и был ребенком: тем двенадцатилетним мальчиком, который однажды попал к безлюдю и, разбившись изнутри на дюжину частей, потерял себя настоящего.

Пробуждение было долгим и мучительным. Флори ощутила, как нестерпимо ноет тело, пошевелилась и поморщилась. Онемевшие ноги жгло колкой болью, а Дарт продолжал безмятежно спать на ее коленях.

С трудом заставив себя сдвинуться, Флори выбралась из сонного плена, подложив вместо подушки скомканный цирковой камзол, что валялся на полу. Она коснулась щеки Дарта и почувствовала, что у него жар. Больному требовались ударная доза травяного чая с медом и постельный режим.

Флори проковыляла на кухню и провозилась там достаточно долго – ноги все еще не хотели ее слушаться. Когда же она вернулась, то застала Дарта уже бодрствующим, хотя правильнее сказать, что он находился где-то между сном и явью. Он сидел, прислонившись спиной к стене, и заторможенно тер виски. Появления Флори не заметил, не отозвался, когда она окликнула его, и смотрел в одну точку.

Его странное поведение продолжало пугать. Флори бросилась к окну, чтобы позвать Деса. Он по-прежнему избегал ночлега в доме, предпочитая всем удобствам кресло во дворе. Гора из пледа зашевелилась, оттуда показалась взлохмаченная голова, завертевшаяся по сторонам. Спросонья Дес никак не мог понять, откуда доносится голос. Наконец он заметил в окне Флори и поспешил на помощь.

Вдвоем они перетащили Дарта в постель и накрыли всеми одеялами, что нашли в доме. Его знобило, губы посинели, он без умолку бормотал что-то несвязное. Состояние Дарта было совсем не похоже на то, что с ним происходило раньше. Дес подозревал, что виной тому два обращения, совершенные подряд. Дарт пытался обхитрить частности и не спал больше суток, бодрясь настойкой багульника. Пустой пузырек от микстуры они нашли у кровати. Флори вспомнила терпкий, вяжущий привкус, оставшийся на губах после поцелуя в шатре, и бросила взгляд на частности: стрелки на циферблате нервно дергались туда-сюда, словно механизм заело. Дарт оставался тринадцатой личностью, и стрелки часов не понимали, куда им двигаться, если на циферблате всего двенадцать элементов.

Флори отправила Деса за врачевателем, но поверенный Рина мало чем помог. К обеду Дарту стало хуже. Она только и успевала менять прохладные повязки. В лихорадочном бреду Дарт метался в постели, бормоча нечто бессвязное, будто ему снились кошмары. От неожиданного вскрика Офелия испуганно подскочила и пролила на себя таз с холодной водой, который принесла для новых повязок. Она весь день крутилась рядом, оказывая посильную помощь.

Дес несколько раз заглядывал в комнату, чтобы предложить очередное действенное средство. Он натаскал отовсюду лекарств, будто верил, что, окружив Дарта, они смогут его вылечить. Что-то передала Бильяна, что-то он нашел в шкафчике на кухне, а что-то купил по наставлению врачевателя, чьи услуги любезно оплатил Рин. Сам домограф за день не появился, поскольку всецело был поглощен делами.

Дес принес готовую еду из таверны и разложил ее по тарелкам. Обычно нетерпимый ко всем безлюдским ритуалам, сегодня он оставил одну из них пустой, чтобы задобрить дом.

– Может, лучше увезти его отсюда? – задумчиво спросила Флори, отставив нетронутый ужин. Еда все равно казалась безвкусной.

В ответ ей пол задрожал, в стенах что-то завыло и зарычало. Безлюдь возражал, чтобы Дарт покидал стены дома.

– Тогда перестань его мучить! – гневно воскликнула Флори, глядя в потолок. На это безлюдь никак