И через несколько мгновений до господ негоциантов донёсся грохот упавшего на паркет тела.

— Что за чёрт? Ты что буянишь, граф Алексей? — испуганно спросил вице-канцлер, осторожно заглядывая в дверь.

— Да, *%№#$@)*^%! Увидел меня, и тут же в обморок грохнулся! Есть тут у вас нюхательные соли какие-нибудь, что ли…

— Сейчас найдутся. Эй, кликните там доктора Вейкарта, он должен быть в коридоре… Ты, граф, главное, помни — такого, как в Ропше, государыне отнюдь не надобно. Не та нынче ситуасьон! Ну, так что, можем мы надеяться на деликатность в обхождении с бывшим наследником престола, а, граф?

— На деликатность-то? Надеяться, конечно, можете. Вам же хорошо ведомо, господа, как я могу быть №#$@)*^% деликатен!

— Императрица очень надеется на твою мягкость и, эээ… дипломатичность. Что тут, со́ли?

Спешно прибывший доктор Вейкарт трясущимися руками протянул Остерману пузырёк с приоткрытою пробкой.

— Дать понюхать это? Вот, граф, держи. А вы, доктор, на всякий случай останьтесь тут до конца переговоров… вдруг бывшему наследнику ещё понадобится ваше содействие!

Через сорок минут нужные бумаги были подписаны. Ведь Павел Петрович хорошо знал, кто в действительности был так неосторожен с офицерским шарфом в Ропше…. и свалил затем всё на дурачка Барятинского!

Всё это было просто замечательно, но оппозицию в среде высших вельмож тоже надо было подавить. Говорят, когда эта гнида Безбродко слышал отдалённый гром канонады Красногорского сражения, он спрятался под стол, а потом проплакал до вечера! И вот этот-то тип решил определять судьбы Империи… Щаззз!

В общем, пришлось подключить некоторые связи, оставшиеся у господина Радищева на таможне, контакты с Шешковским, налаженные по церковной линии, и конечно же, любезнейшего графа Алексея Григорьевича Орлова, так кстати оказавшегося в столице… И через несколько дней всё было готово.

Господин Безбородко любил прогуляться по городу в одиночестве. Надев затрапезный дешевый сюртук, а по случаю зимних холодов ещё и видавшую виды лисью шубу, вложив в карман сотню рублей, отправлялся он на поиски амурных приключений. Оченно слаб был Александр Андреевич до женского полу, и не гнушался никакими случаями, вплоть до борделей и разных уличных мадамов. А что? Человек серьёзный, занятой, при деньгах. Холостой, опять же… В общем, имеет право!

Неизвестно, что там было у него на уме в этот раз, но, совершенно точно, совсем не то, что с ним приключилось! А случилось то, что в одном из закоулков приняли его под руки двое заросших, мрачных мужиков, накинули на голову мешок, и кулём затолкали в карету.

Сначала куда-то ехали, скребя санными полозьями по дороге; затем Александра Андреевича выдернули из кареты, и, грубо пихая из стороны в сторону, куда-то повели.

— Робята, пустите меня, Христа ради! — взмолился Безбородко, подпуская к голосу слёзы. — Вот, сто рублей у меня в кармане, вот перстень со смарагдом; опять же, бриллиант в шляпе!

Не помогло.

Наконец, усадили его в какое-то кресло и сдёрнули с головы покрывало.

Огляделся Александр Андреевич, да так вдруг стушевался от увиденного, что приключилася с ним натуральная «медвежья болезнь». И было, надо сказать, от чего!

Про эту тёмную, сплошь увешанную образами комнату по Петербургу уж много лет ходили самые мрачные слухи. И что число замученных тут исчисляться сотнями; и что внизу, в подвале, уже наготове каты с кнутами… а особенно много всякого сказывают про это самое кресло, в котором сейчас Александр Андреевич и сидел, да такие всё гадости, что сердце замирает в груди!

Попробовав пошевелиться, граф вдруг заметил, то не может двинуть ни рукой, ни ногой. А ещё, каким-то звериным чувством он понял, что находится в комнате не один.

— Ваше сиятельство… — раздался за спиной его тихий, как сухая змеиная кожа шелестящий голос, и в глазах у Безбородко потемнело.

Очнулся он от резкого запаха. Кто-то совал ему под нос нюхательную соль.

— Граф Александр Андреевич, что же вы так беспокоитесь? Людям, верным её императорскому величеству, у нас тут бояться нечего!

Боже, это не сон! Он здесь, в кабинете ужасного Шешковского! А хозяин сего вертепа страшно не любит, когда ему не отвечают! Вот провалится это кресло вдруг в подвал, а там….

— Степан Иванович, вы ли это? Да как же так! Чем я провинился-то?

— Александр Андреевич, вы разве не знаете, почему оказалися здесь? — произнёс тот же шелестящий тихий голос, и в поле зрения Безбородко появился пожилой господин с измождённым, худым лицом, страшными коричневыми тенями вокруг глаз и тонким, длинным, с горбинкою носом.

Шешковский.

— Клянусь вам… Честное благородное слово, клянусь вам, Степан Иванович! Ни сном, ни духом! Клянусь всеми святыми!

Вдруг твёрдый и жёсткий предмет подпёр подбородок графа, да так, что он вынужден был замолчать. Это Шешковский посредством собственной трости прервал этот словесный понос.

— Отчего же вы со мною столь неоткровенны, Александр Андреевич? Вот посмотрите, вы находитеся пред ликами святых, и этакое вдруг говорите! Как можно? КАК МОЖНО?!!!

И трость Шешковского с такою силою впилась в подбородок графа, что у того хрустнули зубы.

— Достоверно известно, нет людей безгрешных, особливо, в вершинах общества! Ладно, какой поселянин такое мне скажет — ему, может, и грешить-то не на чем в своих буколиках. А вы, государственный муж, богатством и властию облечённый, неужто никогда и ничем не злоупотребляли? К примеру, вот эти ассигнации в кармане вашем — на какой предмет они запасены? Соблазнить ими какую-то девицу?

Давление от трости слегка ослабело — знак, что глава Тайной экспедиции требовал ответа.

— Ах, Степан Иванович! — произнес Безбородко, заливаясь крупными слезами. — Воистину, читаете вы души людей, как открытую книгу. Грешен, да, грешен, как и все мы! Но это же дело партикулярное, государственных видов не касаемое!

— Зря ты так, Александр Андреевич, судишь о государыне императрице. Ужель думаешь, не берет Ея Величество в важность, что сношениями с иностранными державами ведает у ней старый потаскун? Ай, неправда твоя! Кто в малом грешен, тот и