«Сдаться», кроме всего прочего, наверняка означало и «расстаться».

Я не буду доставать из глубин памяти воспоминание о том, как он ушёл.

Быть может, когда-то и решусь на это, но… всему своё время. Мой командир часто повторял эти слова в последние наши часы, проведённые вместе. Будто заклинание. А последними его словами, перед тем, как он закрыл за собой дверь, были:

– Мы должны отвоевать наше время…

Всё остальное сказали его глаза, встретившиеся с моим взглядом, словно кровью, истекающим любовью и тоской.

Оставшегося в одиночестве человека мучают, терзают воспоминания. Они же его и спасают, утешают. Может, потому он и остаётся человеком? Верящим, любящим, надеющимся…

Но мне больше нельзя иметь личные переживания. Я оружие, которое выполняет поставленную задачу. И единственное, что я смею позволить себе использовать в личных целях, – это больше не вспоминать некоторые минуты жизни. И чувства, испытанные в те мгновения…

Не вспомню, чтобы вдруг не дать осечку в самый неподходящий момент.

Чёрные Звёзды – стирательная «резинка», удаляющая старые рисунки на чистых листах мира. Бытие и небытие – два конца карандаша. Грифель – ластик. Нарисовал – стёр. Мы догадывались о цикличности жизни. Теория взрыва, сжатия-расширения Вселенной среди прочей накопленной информации также уйдёт в будущий цикл. Тем, кому суждено появиться после нас, мы оставим в наследство самое ценное, что имеем. Память о себе. Обо всех наших достижениях и ошибках. Вдруг они чему-то научатся и не повторят…

Вот и наступил миг, когда таёжную избушку покидаю я. За мной, последней из нашего отряда, закрывается дощатая дверь, и ледяной ветер с воем набрасывается на меня. Сквозь обжигающий холод мне предстоит идти до самого последнего пункта моей части общего задания. Но уже не на этой планете, что так и осталась безымянной для нас.

Пора домой.

Спасать человечество. Постоянно кому-то из людей приходится этим заниматься, хочешь, не хочешь. Когда выпадает жребий судьбы.

Во мне живёт как минимум один из тех, кому суждено.

Других я рекрутирую позже, всему своё время.

«Рановато я похоронила собственную память… это был всего лишь обморок от болевого шока… ещё секундочку поживу… если помню себя и продолжаю искать ответы на вопросы, значит, жива…

Успею увидеть моего ребёночка и услышать первый крик… ой, это дочка!.. какой звонкий голосочек…

Доченька моя, первая…

Только бы успел её подальше унести этот обвешанный оружием старик, вдруг явившийся из ниоткуда и принявший у меня роды… Надеюсь, что это не горячечный бред, и он существует не только в моём воображении…

Если бы у меня были силы говорить, я бы его спросила, не Бог ли он собственной персоной?.. наш, человеческий, тот самый, которого мы сами для себя изобрели, чтобы хоть как-то прикрыться от страшного знания истинной природы вещей…

Но Он ведь и так всё слышит и понимает. Забери, забери с собой моё последнее прижизненное воспоминание… Спаси и сохрани, Боже, ведь мы по образу и подобию твоему!.. Кому же, как не тебе, нас оборонить и защитить…

Вот я закрою глаза, и свет звёзд этой Вселенной для меня померкнет.

Но я уже знаю, что ухожу не в пустую черноту безвремения, а в мир иной.

Туда уходим все мы, разумные души, с военного поля на мирное.

Там не темно. Там тоже есть свет, хотя не такой.

Я не потеряюсь.

Наконец встречу моего любимого папочку, который покинул мир живых, когда на Локос вернулась война… ушёл раньше, чем смог остановить падающее на меня открытое небо…

И мою маму, которую я почти не запомнила, но верю, что она была…

И госпожу главнокомандующую, которая меня призвала на эту войну, и доложу ей, что задание выполнила.

И верного моего супруга, хочу попросить у него прощения, что не плакала о нём, пока был жив. И принца, чтобы поблагодарить его за то, что успела услышать звонкий голосок моей доченьки… И всех-всех боевых товарищей…

И встречу любимого…

…Ой, мамочка, я снова рожа-а-а-аю»

Быстрый, жёсткий и наглый удар в спину Организации удался. Хотя командование блокирующего флота и было предупреждено о двух нарушителях карантинной зоны, но никак не могло предположить, что две «блохи» решатся атаковать «слона», пусть даже и с тыла. Линкоры и крейсера, боевой строй которых был ориентирован на отражение атаки извне, даже не успели перестроиться и сделать хоть какое-то количество залпов в сторону атакующих. А те лёгкие корабли, что смогли развернуться, в основном канонёрки и эсминцы, получили по яркому жёлто-красному огненному шару прямого попадания торпеды.

Лана, подобно ласточке на ветру, порхала на своём штурмовике меж сгустков плазмы, сверкающих разноцветных лучей, пронзающих черноту космоса, внутри роя выпущенных ракет и безжалостно била, била, била по всем встречным кораблям, в их самые уязвимые места. Она не ставила себе целью уничтожать их полностью, ей достаточно было повредить звездолёты в достаточной степени, чтобы их огневая мощь упала, и эсминец Данилы смог без особых трудностей пройти по выжженному термоядерными боеголовками коридору. Конечно, было бы куда проще при данном раскладе сил посадить самого Данилу в кабину штурмовика и попытаться проскочить сквозь плотный строй на одном маленьком кораблике, но у двух атакующих на манёвр стыковки-расстыковки просто не осталось времени. Нужно было действовать решительно либо не действовать вообще.

Данила, в свою очередь, заботился о том, чтобы повреждённые и подоспевшие на помощь корабли не смогли преследовать их. Автономные боевые модули, выпущенные эсминцем, достойно справились с этой задачей. Жертвуя собой, они уничтожали маршевые двигатели подбитых Ланой кораблей, а с теми, что стягивались в зону прорыва, завязывали бой, замедляя их продвижение. Эсминец то и дело выплёвывал из кормовых орудийных гнёзд облако самодвижущихся зарядов, которые выстраивались в запрограммированном порядке, образуя непроходимое для малых кораблей минное поле.

И вот стремительный прорыв блокады вошёл в финальную фазу. Лана выпустила весь оставшийся запас термоядерных зарядов в кормовые части линкоров и крейсеров, что тяжёлым бронированным щитом накрыли всю планету. Сопла их маршевых двигателей испарились в огне, и грозные боевые корабли превратились в неподвижные болванки, утыканные орудиями. От мощных разрывов тяжёлые корабли медленно и неуправляемо вращались в пространстве. И хотя большая часть орудий продолжала плеваться смертельным огнём, но прицельной эту стрельбу уже назвать было трудно.

Штурмовик Ланы, а за ним и эсминец Данилы на максимальной скорости покинули сферу блокады планеты. Залпы кораблей Организации лишь пару раз сотрясли эсминец до того, как он вышел из зоны их интенсивного огня. Все истребители, посланные в погоню, безнадёжно увязали в широком шлейфе минного поля, а более тяжёлые корабли догнать эсминец-спринтер и быстрый штурмовик были уже не в состоянии. Единственную реальную угрозу для беглецов представляли выпущенные им вслед торпеды, и Данила отдал последнюю команду бортовым искурам всех ещё функционирующих боевых модулей – идти на перехват и уничтожить эти заряды любой ценой.