довольны. Разве не они поклонялись белому человеку как богу? Разве не они простирались у его ног, одевали его и кормили всеми плодами, произраставшими на их земле? Да, потом они убили его в ходе ритуала, сами не зная, что натворили, но разве теперь их не гложет чувство вины, разве они не льют слезы, с нетерпением ожидая его возвращения?* * *

На полотнах «Апофеоз очередного божества», выполненных в стиле неоклассицизма, почившего героя несут на небеса ангелы, как правило в буйном вихре одежд, крыльев и облаков. Снизу на них взирают скорбящие смертные. От одного взгляда на них в душу забирается ощущение божественности: на роскошной рубенсовской картине «Апофеоз Иакова I» небеса погружены в хаос, а в лице Иакова, который на них возносится, явственно проглядывает ужас. На полотне Барралета «Апофеоз Джорджа Вашингтона» покойный президент простер в стороны руки, уподобившись Христу, в то время как старик, воплощающий собой Время, на пару с ангелом бессмертия возносит его на небеса на луче света. У его ног рыдают белые дочери нации, рядом с ними орел и индеец с томагавком в руке. На «Апофеозе», написанном в середине 1860-х годов, недавно убитый Линкольн присоединяется на небе к Вашингтону и крепко его обнимает. Вашингтон снял свой лавровый венок и держит его над головой Линкольна в виде нимба. На картине «Апофеоз Наполеона» ангелов немного: создается ощущение, что коротышка-генерал запрыгнул на небеса по собственному почину и теперь радостно позирует в просвете меж облаков. На гравюре Фрагонарда «Апофеоз Бенджамина Франклина» новоявленный бог выглядит не столь рьяным: одной рукой словно тянется за чем-то, что осталось на земле, в то время как суровый ангел, схватив за другую, тащит его наверх.

В 1785 году в театре Ковент-Гарден состоялась премьера спектакля «Омаи, или Путешествие вокруг света» о походах капитана Кука в южной части Тихого океана. Во время финальной сцены, при словах «Да будет жить вечно достославный, бессмертный Кук!» (28) с потолка опускается гигантское полотно Филиппа Якоба де Лутербурга «Апофеоз капитана Кука», заказанное специально по такому случаю. Кука возносят на небо ангелы Британии и Славы, но его взор обращен вниз, на вращающуюся землю, где в бухте стоят лицом к лицу корабли и каноэ. На лице написано беспокойство, глаза будто умоляют: «Только не уроните меня!»

Когда в январе 1780 года, через одиннадцать месяцев после убийства Кука, весть о его смерти наконец долетела до Лондона, общество встретило ее не столько излияниями скорби, сколько нездоровым очарованием, вызванным экзотическими деталями. Успех постановки «Омаи», в которой помимо выполненного маслом полотна сияли восемь «дикарей», некоторые с вымазанными сажей лицами, провозвестил новый европейский ритуал сценического убийства Кука (29). В 1788 году в Париже состоялась премьера постановки «Смерть капитана Кука; грандиозный и серьезный балет-пантомима», которая впоследствии отправилась на гастроли по европейскому континенту, Англии и Соединенным Штатам.

…О Господи, как ты будешь смотреть,

Как будешь глядеть, как будешь хлопать,

Ах! Таков уж капитан Кук! Когда его ударят кинжалом,

Ты сам изойдешь кровью и умрешь, когда он упадет…

Судя по всем критическим отзывам, этот «Грандиозный и серьезный балет-пантомима» представлял собой жуткое, сумбурное, ожесточенное сценическое действо, перегруженное эмоциями, что не помешало ему пользоваться огромным успехом. В своих мемуарах оркестровый гобоист вспоминал, что один из танцовщиков случайно заколол актера насмерть во время сцены нападения дикарей на Кука, а публика при этом вопила «Браво!» (31). Через восемь лет балет опять появился на сцене, и смерть капитана разыграли вновь в виде кровавого жертвоприношения, к которому имперские власти прибегали снова и снова, дабы и далее гарантировать свое господство. Кука убивали в Ярмуте, Бунгее, Лидсе, девять раз в Норвиче; забивали палками до смерти в Дублине, молотили дубинками в Квебеке, пронзали копьем в Манхэттене на Гринвич-стрит и в том же Чарлстоне, штат Южная Каролина. Как свидетельствовала в своем светском дневнике миссис Хестер Трейл, моряки набивали татуировки, живописавшие смерть Кука, а аристократки облачались в одежды, вдохновляясь нарядом «индейца, убившего дубинкой капитана Кука». В середине XIX века Ф. Т. Барнем шутил, что это тупое орудие размножилось само по себе, заняв почетное место в каждой музейной витрине. Из Кука сделали козла отпущения, но, как писал французский антрополог Рене Жирар, именно козлов отпущения – таких, как Христос в своей жертвенной ипостаси Агнца Божьего, – и возводили в ранг бога. «Я даже представить не могу этого исключительного человека иначе как в одеждах из света» (30), – восторгался естествоиспытатель и поэт Адельберт фон Шамиссо. В 1780 году поэтесса Анна Сьюард вознесла его на небеса в своей «Элегии на смерть капитана Кука, дополненной одой Солнцу». «Говоря без обиняков, – писал Обейесекере, – я очень сомневаюсь, что европейского бога сотворили туземцы; он был создан для них самими европейцами».

Напыщенная легенда о капитане Куке следовала в канве греко-римских апофеозов почивших императоров и героев, сцены вознесения которых на небо запечатлели мраморные фризы по всему Риму, а потом не раз воспроизводились художниками эпохи Просвещения, выступавшими с позиций неоклассицизма. Кук присоединился к пантеону великих людей, задолго до этого вознесенный до самых высот имперским культом государства. Вместе с тем его история стала частью христологического мифа об умершем и воскресшем Сыне Божьем, о священном искуплении, но также о первородном грехе и искушении божества, восходящем до Эдемского сада с его хитрым змеем. Кук, одновременно грешник и спаситель, мог выступить исключительно в ипостаси библейского персонажа. В 1889 году во время плаваний по южным морям Роберт Льюис Стивенсон встретился с правителем крохотного атолла Абемама, который рассказал ему, что слышал о Джеймсе Куке от капитана проходившего мимо корабля. Вождь рассказывал, что эта история его очень заинтриговала и он, желая разузнать о ней побольше, решил обратиться за дополнительными сведениями к своему экземпляру Библии. «И, хотя искал очень долго и обстоятельно, о Куке там так ничего не нашел, – вспоминал слова разочарованного вождя Стивенсон. – …Вывод напрашивался сам собой: первооткрыватель был мифом».

Обоготворение происходит, когда человек преклоняет колени или падает ниц при явлении ему богоподобного существа или поклонении ему. С другой стороны, к нему можно прийти и через сочинение историй, написание полотен, через пантомиму, цензуру, сознательные ошибки и перевод. Каким словом воспользоваться для обозначения бога? В гавайском варианте им стал термин акуа, опять же вводящий в заблуждение, потому как изначально им называли любое священное существо, человека или предмет – все, что обладало огромным могуществом. То же самое можно сказать и о слове Лоно (32): команда «Резолюшн» так и не смогла определить его точное значение. «Порой его использовали в отношении некоего невидимого существа, по словам аборигенов, обитавшего на