вежливый, но твердый отказ. Сергей Васильевич как артист считал недопустимым для себя играть по радио, пока не будут устранены все технические несовершенства при передаче. Ни настоящего piano, ни forte по радио передать нельзя; непрофессионалы механики, сидящие у аппарата и контролирующие звук, самовольно уменьшают или увеличивают силу звука, искажая таким образом интерпретацию артиста. На это идти Сергей Васильевич не хотел.

Отказывался Сергей Васильевич, по совету менеджера, также и от выступления в фильмах.

Закончив 3 марта сезон 1941/42 года, Сергей Васильевич прожил около двух месяцев в Нью-Йорке, занятый главным образом переложением своих «Симфонических танцев» для исполнения их на двух фортепиано.

Лето он решил провести с семьей в Калифорнии, где-нибудь на даче около Голливуда. Ехать на прежнюю дачу на Лонг-Айланд ему не хотелось. Строгие правила затемнения из-за войны, ограниченные возможности передвижений на автомобиле и по морю на лодке – все это не обещало ничего приятного на Лонг-Айланде. С другой стороны, присутствие в Голливуде большой группы милых русских друзей и знакомых повлияло на решение Сергея Васильевича уехать на все лето в далекую Калифорнию. Его тянуло к русским, а многие русские друзья в Нью-Йорке уехали оттуда из-за перевода их в другие города в связи с военными заказами.

По пути в Калифорнию в начале мая Сергей Васильевич остановился в Анн-Арборе, чтобы участвовать в музыкальном фестивале, на который он был приглашен вместе с Филадельфийским оркестром и Орманди. Он исполнил «Остров мертвых» и «Симфонические танцы».

В июле того же 1942 года, живя на даче, Сергей Васильевич согласился играть и в концерте знаменитого Hollywood Bowl. Это большая котловина, окруженная горами; концерты происходят на открытом воздухе, и место, устроенное для публики, вмещает много тысяч слушателей. Играл Сергей Васильевич с Бакалейниковым свой Второй концерт.

Рахманиновы жили на даче около Беверли-Хиллса, расположенной на горе с чудным видом на далеко расстилающуюся долину. Кроме русской группы в Голливуде, Сергей Васильевич встречался и с музыкантами: Стравинским, Рубинштейном, Гофманом, Бакалейниковым и другими. Рахманиновы часто виделись с В.С. Горовицем и его женой. Сергей Васильевич часто по вечерам играл с Горовицем на двух фортепиано. Среди других произведений они играли и новое переложение «Симфонических танцев». Лето, проведенное Сергеем Васильевичем таким образом, отличалось от других тем, что он имел возможность общаться с людьми, наиболее близкими ему по духу, – музыкантами, артистами и актерами.

Сергей Васильевич сознавал и чувствовал, что активная артистическая деятельность его подходит к концу. Выступать на эстраде, появляться в концертах, если физически он не в состоянии будет удержаться на той высоте, которой достиг в исполнении, он, как артист, как музыкант, любящий искусство больше всего на свете, допустить не мог. С другой стороны, жизнь без концертов его ужасала. Время прекращения его выступлений все же приближалось. Последние два-три года он все чаще жаловался на общую усталость, говорил о прекращении концертов, о том, что не знает, что будет делать и где жить, присматривался к дачам и имениям, чтобы устроить себе новый угол, не имея из-за войны возможности еще в течение нескольких лет жить в Сенаре и т. д. И вот, проведя лето в Калифорнии, он решил купить небольшой дом в Беверли-Хиллсе и обосноваться там, а в Нью-Йорк приезжать с Наталией Александровной лишь на месяц-два, чтобы повидать друзей и послушать музыку. Небольшой особняк на Эльм Драйв, 10, был приготовлен для переезда в него Рахманиновых еще осенью 1942 года до отъезда их в Нью-Йорк. Мебель и все необходимое для хозяйства было также куплено и расставлено с расчетом, что после сезона 1942/43 года Сергей Васильевич и Наталия Александровна останутся в Калифорнии и приедут к себе в уже готовый и с комфортом обставленный дом. Перед отъездом в Нью-Йорк они пригласили одну русскую даму следить за порядком в доме в их отсутствие и наняли садовника для поливки сада. Около гаража, стоявшего в саду, решено было потом пристроить студию для занятий Сергея Васильевича. При покупке этого дома Сергея Васильевича прельстили, кажется, больше всего две березы, росшие рядом с его участком (кстати, они были уже срублены, когда его больным привезли домой). Он часто говорил о красоте этих берез. Полюбилось ему еще его собственное дерево – громадная лиственница, росшая у подъезда. Сергей Васильевич, всю жизнь любивший строить и создавать, и на этот раз увлекся новой покупкой. Он с любовью и увлечением, сам посмеиваясь над собой и своим «большим» участком, тратил на его благоустройство все свободные от занятий часы. Это приобретение Сергея Васильевича – дом в Калифорнии – явилось его последним пристанищем на земле. Он в нем и скончался.

Последний концертный сезон Сергея Васильевича – 1942/43 год – начался 12 октября recital’ем в Детройте. Весь сбор с концерта 7 ноября в Нью-Йорке, в сумме 4046 долларов, Сергей Васильевич снова отдал на нужды войны; часть была передана через генерального консула России, часть пошла американскому Красному Кресту. Из всех концертов этого сезона три особенно интересовали Сергея Васильевича. Они были даны 17, 18 и 20 декабря Филармоническим обществом Нью-Йорка и шли под управлением Митропулоса. В первых двух Сергей Васильевич играл свою Рапсодию. Не это интересовало его, а то, что во всех трех концертах Митропулос играл его «Симфонические танцы». Он уже слышал эту вещь в очень удовлетворившем его исполнении Митропулоса в Миннеаполисе. Сергею Васильевичу как автору было очень трудно угодить; ему редко нравилось исполнение его произведений другими артистами. Но Митропулос, как и при исполнении его Третьей симфонии, был исключением. Сергей Васильевич, что редко с ним бывало, перед концертом с охотой проиграл Митропулосу на фортепиано «Симфонические танцы», дал указания и объяснения. Удивительна эта любовь Сергея Васильевича к своему последнему произведению. Ни одно свое сочинение он не слушал с такой охотой, ни одно из них так не желал зарекордировать, как «Симфонические танцы». И все время что-то стояло на его пути в этом отношении. Желание его так и оставалось невыполненным. Его очень интересовало, какое отношение вызовет исполнение «Симфонических танцев» в России, как будут реагировать на это сочинение русские музыканты, русская публика. Он знал, что ничто не помогает так ознакомлению с новым произведением, как граммофонные пластинки. Хочется верить, что кто-нибудь хоть после смерти автора, в его память, возьмется за это дело и запишет эту, такую русскую, лебединую песнь Рахманинова на пластинку.

Текущий 1942 год являлся юбилейным годом Рахманинова: пятьдесят лет интенсивной артистической деятельности. Близким Сергей Васильевич категорически запретил напоминать и говорить об этом. Конечно, его желание было для них законом. Больше всего он боялся, что об этом заговорит печать и что в связи с этим последуют неизбежное чествование, банкеты, речи и пр. Теперь, во время ужасов войны, подобное чествование казалось ему непереносимым диссонансом и более чем не ко времени. И все же думается, что он был слегка