Ольга кивнула:

– До шума один квартал, если надоест тишина. Там и трамвай, и троллейбус. А тут неподалеку озеро.

Шумно ввалился Олег: «Оль, а Оль!..». Кивнул гостье, чмокнул Ольгу в щеку. Марина погасила сигарету и встала.

Договорились, что после ремонта она посмотрит вторую квартиру. Ольга заикнулась было о муже, которому та квартира предназначалась, но Марина жестко бросила: «Перетопчется. Нам с дочкой жить, а ему пить. Это можно делать где угодно, нет?» Ольга представила раскладушку в отремонтированной квартире, мятые тряпки на полу и стоящего на пороге человека. На стенке, которую приведет в порядок интеллигентный Володя, через некоторое время снова проступит двугорбое пятно. Обратит ли на него внимание новый хозяин или, нетерпеливо открывая бутылку (пробка летит в угол), будет сосредоточен только на ее содержимом? Она слишком хорошо помнила трясущиеся красные руки, взгляд, направленный на бутылку, только на нее, родимую, и на стакан, и видела мысленно чужого человека, наливающего водку, черта ли ему в пятне на стенке?..

Жить – и пить.

Жить – или пить.

Когда-нибудь… Может быть, когда ремонт и обмен останутся позади, когда не надо будет появляться в том доме и даже на той улице – может быть, тогда квартира с пятном ее отпустит. Об этом можно было мечтать, как Ольга начала уже мечтать о понравившейся квартире.

К Олегу подступиться было нелегко. Программа не шла: то ли статистика подвела, то ли виновата была машина, регулярно сбоившая. Все же квартиру посмотрел, одобрил – и помчался в вычислительный центр: дали машинное время.

Стоит один раз найти рубль, и потом все время смотришь под ноги. Позавчера Ольга нашла не рубль даже, а пятерку, и с тех пор шныряла глазами по тротуару, как только оказывалась на улице.

На работе выяснилось, что ее искал шеф, и она послушно направилась к двери с табличкой «Заведующий лабораторией геологоразведки».

Вид у шефа был какой-то нерабочий: расстегнутый пиджак, узел галстука ослаблен. Улыбается, как именинник:

– А, Ольга! Вы, говорят, английский сдали; поздравляю! – И протянул толстый новенький журнал, продолжая говорить: – Смотрите: как раз по вашей теме, тэсэзэть, а мне для статьи срочно нужно.

Шеф учил немецкий, как почти все довоенное поколение. Начал быстро листать упругие, как новые деньги, страницы.

– Я вам задачу минимизирую. – Улыбнулся заговорщицки, весело поблескивая лысиной. – Весь перевод не пишите, сделайте выжимку. Тэсэзэть, подробный реферат. Ну да вы поняли.

Все так же улыбаясь, предложил пойти в научно-техническую библиотеку, «если нужно».

Рядом с библиотекой находился горисполком, от которого зависело, быть или не быть обмену.

– Конечно, нужно, – сказала ответственным голосом отличницы, убрала тяжелый журнал в сумку и пошла к лифту, пока не передумал.

Интересно, что шеф навесит после философии?..

По дороге не нашла никаких денежных знаков, зато быстро получила нужную справку, а на лестнице встретила… Томку!

Нахлынуло все сразу: радость, тепло, растерянность. А Томка бросилась ее тормошить, роняя бессмысленные восклицания, и потащила на улицу: «Пошли в кафе посидим, я твою рожу сто лет не видела!».

Пошли, выбрали столик – было малолюдно – и уселись.

– Иванова, ты совсем не изменилась. А мои любимые булочки стали меньше. Или мне кажется?

Это мы стали больше, подумала Ольга.

Томка взяла с тарелки плетеную булочку и пытливо спросила:

– Чем она полита?

– Свечкой, – ответила Ольга.

– Сама ты свечкой, – Томка осторожно лизнула край белой глазури, – не порти мне аппетит. Это самое вкусное, – добавила, жуя, – вот попробуй.

Томке трудно было испортить аппетит – как сейчас, так и раньше, тем более что булочки были точь-в-точь такими же, как те, что они покупали в школьном буфете.

– Слушай, Иванова… Кстати, ты ведь уже не Иванова, да?

– Иванова, Иванова.

– А кольцо? Разве ты не замужем?

Сама Томка собиралась разводиться со вторым мужем. Говорила охотно и вспомнила свою первую любовь.

– Знаешь, Олька, мы такие были дураки с Гошкой. Я сейчас думаю: нафига развелись? Ведь жили, как… как голуби.

Откусила булочку, вздохнула:

– Жили бы себе и жили. Кто мешал, спрашивается?

Действительно, кто мешал?

Томкина первая любовь оказалась упрямой, как она сама, и привела, не без скандала, к замужеству. На свадьбе оба комплекта родителей испепеляли друг друга враждебными взглядами. Одноклассников почти не было – все готовились к вступительным экзаменам. Олька торчала в ЗАГСе все положенное время, но на торжество пойти отказалась: на следующий день надо было сдавать математику.

Гоше-молодожену нужно было на следующий день сдавать профилирующий предмет, который он и сдал. Сдал благополучно и все остальное, но получил двойку по сочинению.

Томка никуда не поступала – была счастлива, что «Гошка по-настоящему муж, понимаешь, Олька?».

Скоро, впрочем, она рыдала в голос, как будто Гошу забривали не на два года, а на двадцать пять лет, как в царское время. Конечно, хорошо так рассуждать, когда не молодого мужа провожаешь, а на первом курсе учишься. Все Олькино время поглощал университет, как Томкино время поглощала любовь, из-за чего они и в школе-то в последний год отдалились друг от друга.

Той же осенью Ольга встретила подругу в парке, по пути в университетскую библиотеку.

– Томчик!

Как она была хороша, с оживленным круглым лицом, русые волосы распущены по плечам, серые глаза… Глаза были растерянными. «Ты что, Томчик?» Та улыбнулась такой же растерянной улыбкой, но бесшабашно ответила: «Вот хожу, кадров клею».

Пошутила, конечно.

Другие, может, так и делают, но не Томка, влюбленная в своего Гошу с седьмого, если не раньше, класса. Томка не могла никого кадрить.

Так получилось, что Томкино замужество и Олькин университет разнесли их в стороны. От встречи в парке осталось недоумение и смутный непокой, однако Томке она не позвонила. Почему? Не настолько ведь загружена была, чтобы не найти нескольких минут для звонка; дело не в этом. Просто что-то поменялось. То ли обе они выросли из дружбы, как из школьной формы, то ли дружба сейчас была не ко времени, как лыжи в июле. В самом деле, какая дружба может быть между молодой замужней женщиной – дамой – и «синим чулком»? К тому же сессия надвигалась – первая, непривычная; потом начался новый семестр. Олька как была, так и оставалась «синим чулком»: щуплая, без косметики, в битловке и юбке вместо прежней школьной формы. Иванова считалась в группе «своим парнем» и влюбляла себя в геологию по уважительной причине: побоялась конкурса в мединститут. Вычитала где-то: «Если я не могу жить, как мне нравится, то пусть мне нравится, как я живу».