Впрочем, в каком-то смысле так и было.

Перед глазами всё поплыло, сад утонул во тьме, и…

…я открыла глаза, глядя в тёмный потолок, не понимая, что меня разбудило. Села на кровати, прислушиваясь.

Всё было тихо, но странное ощущение некоей неправильности не давало покоя. Может, приснилось что? Не могу вспомнить свой сон, хоть убей…

Я легла обратно и повернулась на бок, глядя на дверь спальни.

Ладно. Можно и поворочаться: завтра ещё выходной, на практику только в понедельник. Хотя, судя по цвету неба в щели между шторами, сейчас уже часов пять, так что это воскресное утро, и понедельник завтра, а выходной сегодня. И в одиннадцать мы идём в кино с Гвен… может, поэтому я и проснулась? Боялась проспать? Правда, мама наверняка попросит помочь полить и прополоть кабачки, когда мы вернёмся, но…

…я моргнула, снова сидя на веранде, пока Коул держал меня в своих руках. Память вернулась мгновенно – вместе с призрачным телом и ноющей болью в висках.

Странно, я ведь призрак, как у меня может что-то болеть?..

– Ты исчезаешь, – заметил Коул почти бесстрастно.

– Да. Исчезаю. – Я сглотнула. – А почему… ты…

– Я дальше от своего двойника. Наверное, это имеет значение.

Я повернулась к нему, и Коул прижался лбом к моему лбу.

Я хотела, но не могла заплакать.

Это было эгоистично – как и многое из того, что я делала, – но я хотела уйти раньше него. Чтобы не видеть, как он исчезает, покидает меня, и теперь – навсегда. Это было ещё хуже, чем все те разы, когда я умирала; тогда я чаще всего не успевала ничего понять, но сейчас знала, что скоро меня не станет, что больше я никогда не увижу Коула, что даже не вспомню о нём…

…вот что чувствуют приговорённые к смерти? Или смертельно больные? Или те, кого везут в реанимацию, в последние секунды, когда ещё работает их угасающий разум? Не зная, что встретит их в потустороннем мире, и вдруг там – ничего, только пустота, и ты просто растворишься, исчезнешь навсегда и больше никогда-никогда не увидишь тех, кого любишь, и даже не успеешь толком попрощаться…

– Не бойся, – повторил Коул. Взял моё лицо в свои ладони. – Я всегда был с тобой до конца.

Когда его бледные губы коснулись моих, я всё-таки всхлипнула – без слёз.

– Я люблю тебя, – успела выдохнуть я.

…и снова открыла глаза.

Я не помнила, как проваливалась в сон, но опять испытывала это странное ощущение: будто что-то разбудило меня, будто кто-то толкнул в плечо.

Я перевернулась на спину, сквозь приоткрытые веки разглядывая заволакивавшую комнату чернильную мглу.

Я чувствовала себя так, словно мне приснился кошмар, который я не запомнила. Такое бывает, когда во сне падаешь с огромной высоты и просыпаешься за миг до того, как разобьёшься: ужас, мурашками растекающийся по телу. Обычно я запоминала сон, из которого вынырнула так внезапно, но в этот раз…

Очертания комнаты расплылись в непроглядной мгле. Потом исчезло всё, даже ощущение собственного тела, – и я рухнула в эту мглу, потянувшую меня омутом.

В забвение.

* * *

Я стою во тьме. Здесь нет неба и земли, верха и низа, времени и пространства. Просто абсолютная чернота, будто я снова зависла посреди морской толщи; только теперь на меня не давит вода, и тут есть воздух… или мне так кажется.

И прямо передо мной стоит другая я.

Это странно – так отчётливо видеть её, хотя здесь нет никакого источника света. Видеть длинные каштановые волосы, растрёпанную чёлку, бледное острое лицо, сизо-серые глаза, удивлённо распахнутые, изучающие меня; всё равно что смотреть в зеркало.

– Я что, сплю? – произносит другая Лайза. – Кто ты?

Она – я до всей этой истории. До потери всех, кто мне дорог, до того дня, когда мама отправила нас с Эшем в Фарге. Ребёнок, живущий в своей доброй домашней сказочке, всё ещё ждущий того, кого он никогда не встретит…

Я почти завидую ей.

– Я – это ты. Много жизней спустя… или назад. Как посмотреть.

Она только пожимает плечами. С недоверием.

Ещё бы – я на её месте тоже бы не поверила.

Мы одновременно оглядываемся и замираем: сбоку от нас, совсем недалеко, горит прямоугольник белого сияния, похожий на открытую дверь. Выход… выход на свет, выход из этой темноты. И я отчётливо понимаю, не знаю, как и откуда: там – жизнь, и туда может пройти только одна из нас. А вторая останется здесь. В темноте.

Навсегда.

Хотя существует ли вообще это место, чтобы в нём можно было остаться?..

– Отсюда выйдет кто-то один, – говорит другая Лайза.

Значит, я не ошиблась. Она тоже знает.

До двери шагов семь, не больше, но никто из нас не торопится идти.

– Это так… странно. – Другая Лайза снова смотрит на меня. – Мне что, придётся бороться за право выйти с… собой?

Я не отвечаю.

Я не уверена, что мне стоит бороться.

…если я останусь здесь, всё закончится. Я забуду всю боль, все испытания, все потери.

Я исчезну.

Ты же хотела разорвать этот заколдованный круг, шепчет темнота. Ты смирилась с тем, что уйдёшь. Ты всё равно не сможешь жить дальше, помнить всё, через что тебе пришлось пройти, все варианты своей жизни и смерти. А другая ты – взгляни на неё: как она безмятежна, как счастлива…

«Но она вернётся, чтобы умереть», – возражаю я мысленно, уже понимая, что спорю с собой.

Ты ведь тоже умрёшь, увещевает темнота вкрадчиво и убаюкивающе. Знание об опасности не избавляет от неё. Так не лучше ли просто отступить? Дай себе исчезнуть, а той, другой – спокойно умереть. Ведь даже если ты успеешь добраться до Фарге, избежать гибели, уйти на Эмайн до назначенного срока – ты действительно хочешь оставить всех, кого любишь, и коротать там вечность в одиночестве?..

«Нет. Не в одиночестве, – вдруг понимаю я. – Если я здесь, если я вижу своего двойника, то Коул тоже…»

Я смотрю на другую Лайзу.

…значит, Коул ошибался. Две личности не просто сливаются, а вступают в конфликт, пусть и не сразу. Мы не исчезаем бесследно: нам дают возможность выбора – вернуться или уйти навсегда.

Переживший то, через что прошли мы, просто не может сдаться без боя. Даже другому варианту себя.

Я смотрю на другую Лайзу, и решение обращает разум серебристой сталью. Холодной, непреклонной. Безжалостной. Не это ли чувствовал Коул после сотни тщетных витков? Когда цена перестаёт иметь значение…

– Я не хотела занимать твоё место, – тихо говорю я. – Прости.

И делаю шаг к выходу.