В 1982 году Тимур Новиков создал группу «Новые художники», которая стала одним из самых профессионально раскрученных русских художественных объединений. К концу 1980‐х с «новыми» были связаны почти все культовые герои и явления питерской культуры – Сергей Бугаев (Африка), Виктор Цой и «Кино», Сергей Курехин и «Популярная механика», фильм «Асса», ленинградский рок-клуб, параллельное кино, альтернативная мода. Это был огромный успех Новикова-менеджера. Тем сильнее оказался перелом – удачливый модернист увлекся классикой.

Привить «неоакадемизм» оказалось не так легко. Для выращивания неоакадемистов была основана так называемая Новая академия изящных искусств, где преподавали бывшие «новые художники», предлагавшие делать то, чего сами они в большинстве своем делать не умели, – рисовать. Масса проектов и выставок, манифесты и балеты, мода и стихосложение были милой и не слишком обременительной игрой. Но мирные будни неоакадемизма сменились призывом к войне: Тимур тяжело заболел, ослеп, отрастил грозную бороду, стал появлялся рядом с фашистом Дугиным, ввел в круг своих интересов такие фигуры, как Николай II или черносотенец Иоанн Кронштадтский.

«Сегодняшняя стратегия Тимура попахивает провинциальным патриотизмом. После смерти Курехина он был вынужден занять вакантное место возмутителя спокойствия. Но ему не повезло – пока демократия наступала, антидемократические призывы истолковывались как радикальные, сегодня все чаще они интерпретируются как мракобесные», – говорит писатель Михаил Берг. Сам же художник празднует победу: «1990‐е годы подходят к концу, неоакадемизм стал самым ярким явлением российской культуры, поскольку все остальные современные стили и направления – это лишь хвосты комет, пролетевших в других десятилетиях».

Выставка в Русском музее лишь иллюстрация к биографии. Старые вещи интересны тем, что давно забыты и заметно талантливы. Явный расцвет приходится на конец 1980‐х: определяется фирменный стиль (большие текстильные коллажи) и соблюдается удивительная гармония художественного жеста. Позднее все станет богаче и «культурнее», на первый план выйдут персонажи работ – Оскар Уайльд, Людвиг II Баварский, классические статуи, цари и святые. Подобные вещи прекрасно держат небольшую тематическую экспозицию, но, растянутые на десяток залов, способны лишь вызвать сомнения в величии их создателя.

Но сомнениям тут не место. Выставка Тимура Новикова в Русском музее – заключительная глава многомесячных городских празднований его сорокалетия. Главный реверанс сделал художнику Русский музей, издав томик его статей под обобщающим названием «Новый русский классицизм» и устроив грандиозную ретроспективу. Первая должна была убедить в величии юбиляра как идеолога современного искусства, последняя – как художника. Но что-то сразу не заладилось. Собранные вместе статьи, интервью и манифесты разных лет читать скучно. Представленные впервые в таком количестве работы смотреть, конечно, веселее, но однообразие утомляет. То, что позволено художнику, – повторения, неубедительность аргументации, откровенные исторические натяжки, – смешно у теоретика. То, что прощается теоретику, – занудство, зацикленность на идее, – убивает экспозицию.

Они нераздельны как части одного проекта под названием «Тимур Новиков». Над продвижением этого проекта много работают. Стратегия отработана еще в 1920‐е годы Малевичем: занять своими людьми все возможные посты в управлении современным искусством, придумать свою историю искусства и свой музей, тесно вплести свое творчество в международный контекст и выпестовать учеников. Вот и Русский музей сдался без боя. Только нынешняя выставка подвела – показала, что в будущем тимуровском музее будут большие проблемы с экспонатами.

18 апреля 2000

Мусор с героической помойки «Поп-механики»

Выставка, посвященная памяти Сергея Курехина, ГРМ (в рамках фестиваля SKIF)

Говорят, он сам писал картины, некоторые даже видели, как он это делает в фильме Би-би-си. Картины той нет, других для выставки тоже не собрали, и изобразительный опыт Курехина вполне можно было бы считать мифом, если бы не глубочайший пиетет, который испытывают к нему мало кого кроме себя любящие питерские художники. Курехин обладал почти животным чутьем на все, что могло быть использовано его «Поп-механикой». Вполне самостоятельные питерские «Новые художники» во главе с Тимуром Новиковым и Сергеем Бугаевым (Африкой) подыграли ему своей смешливой «дикостью», кривляка Владик Мамышев стал звездой курехинского шоу в виде Монро, антинизирующие паяцы Маслов и Кузнецов символизировали упадок и усталый стиль последних представлений музыканта. В Мраморный свезли «мусор», оставшийся от всех этих художественных контактов в коллекциях Новикова, Африки, фондах Русского музея, у вдовы Курехина. Обрывки декораций первых «Механик», костюмы с последних, картины, несколько фотографий с позирующим и костюмированным Курехиным, несколько снимков с концертов. Не история в картинках, а картинки из истории. Почти ничего не говорящие постороннему зрителю, но слишком дорогие участникам, чтобы быть запертыми в шкафах. Зрелище печальное. Это тот случай, когда выигрывает тот, кто умер молодым. Курехину забыли его фашиствующие эскапады или бесчисленные самоповторы последних его общественных экзерсисов. Но тем, кто остался, за свое постаревшее искусство отвечать приходится перед зрителем и перед своими старыми работами. Это посложнее будет: ведь был же когда-то Тимур Новиков весел и ироничен по отношению к самому себе, ноги Мамышева-Монро были стройны, а Африка успевал быть кинозвездой, художником, музыкантом и моделью одновременно. Героическое было время – что не забыли подчеркнуть его герои, самым внимательным образом подбиравшие за собой весь его мусор. Чтобы потом выставить в Русском музее.

21 октября 2000

Русский музей отдался Марату Гельману

Проект «Искусство против географии», ГРМ

В Санкт-Петербурге стартовал новый проект галереи Марата Гельмана «Искусство против географии». Лучшие семь проектов знаменитой московской галереи будут путешествовать по музеям и галереям своей и чужих стран. Начали с главного музея отечественного искусства – Русского. Как всегда у Гельмана, проект грандиозный (никаких географических ограничений на его распространение нет), амбициозный и профессиональный. Русский музей планирует находиться под обаянием этих качеств до конца календарного года.

Марат Гельман Петербургу не идет. Он здесь чужой. Для дворцовых интерьеров, вполне освоенных местной богемой, он слишком шустр и громок. Для привыкшего к правильной речи петербургского уха его южнорусский выговор резок и груб. Для политесного и надменного в своей провинциальной важности питерского арт-истеблишмента он слишком всеяден и прямолинеен.

Поэтому до сих пор у Марата Гельмана в Питере все и получалось не совсем так, как ему хотелось бы. Самая большая его акция – «Неофициальная столица» в мае этого года – из анонсированного фестиваля превратилась в довольно уродливый междусобойчик, ничем не отличающийся от питерских маргинальных художественных будней. Но Гельмана это не остановило.

Он накололся на партнерстве «не с теми» питерскими людьми: в Питере погоду делают вполне официальные институции. Однако в силу «неофициальности» культурной столицы эти официальные институции гораздо больше расположены к контактам с неофициальными художниками. Галерист Гельман резко повернулся к ним, а они его радостно приняли. Плод этой переориентации получился хоть куда.