При отходе из Албании сильно пострадал разведотдел майора Лангауера, а офицеры разведки из Ипека и Колашина пали под пулями сербских партизан. Руководитель разведывательного пункта в Аграме был арестован, и ему угрожали расстрелом. Однако после изъятия у него секретного архива он оказался в числе интернированных лиц, выйдя на свободу только в 1919 году.

Хуже всего пришлось офицерам разведки в новой Польше. От смерти и зверской расправы их спасло только быстрое бегство. Руководитель разведпункта в Петркуве-Тры-бунальском подполковник Леффлер был жестоко избит, а с майором Моравским, поляком по национальности, из Кракова, и вовсе обошлись очень гнусно. Многочисленные попытки на протяжении длительного времени узнать о его судьбе так и закончились ничем.

Руководитель разведывательного отдела Люблинского военного округа майор Генерального штаба Винценц Хаузвис с трудом смог сбежать в Германию, но от явки с рапортом в Вену отказался, так как ему было предложено возглавить новообразованный разведывательный орган в Чехословакии. Там, судя по всему, охотно брали на вооружение опыт нашей разведки. Однако чешские властители так и не успели ознакомиться с нашими наработками, которые им были так нужны, — у них произошла целая череда государственных измен.

Впрочем, наши специалисты ценились повсюду. Так, офицеров разведки старого режима по прямому назначению стали использовать новые власти в Австрии и в Венгрии, а майор Болдескул возглавил разведывательное управление в Варшаве. О том же, как относились к генерал-майору Фишеру румынские власти, он сам подробно рассказал в своих воспоминаниях.

Резкому сокращению числа шпионских процессов начиная с 1916 года наряду с другими обстоятельствами способствовала и деятельность нашей контрразведки, которая широко развернула свою работу после начала войны. Это лишний раз доказало, что рутина, захлестнувшая органы полиции и жандармерии, являлась главной причиной роста шпионажа, расцветавшего ранее буйным цветом.

Стоит заметить, что вопросами контрразведки в конце войны интересовались и ясновидящие, такие как фрау Паупе, а также графологи, среди которых был и Рафаэль Шерман[371]. Самое интересное заключалось в том, что нашему разведывательному управлению ни о каких якобы выдающихся способностях последнего ничего известно не было. Когда же во время очередного визита Шермана я решил проверить его дар на предмет сотрудничества с нами, то он быстро откланялся и больше, естественно, не появлялся.

Фактором, неразрывно связанным с работой разведки, является измена. Предательство неистребимо, так же как войны, являющиеся вечным спутником человечества. Причем когда ненависть, оскорбленное самолюбие или жажда наживы и власти получают перевес над чувством долга, изменники не боятся даже презрения как со стороны врагов, так и друзей. И наиболее действенным противовесом этому явлению, как ни странно, выступает национальный и религиозный фанатизм, особенно тогда, когда они охватывают широкие массы населения, легко подпадающие под их влияние.

Будучи хорошо осведомлен о фактах измены против нас и в нашу пользу, я могу утверждать, что в Австро-Венгрии случаи предательства происходили не чаще, чем в других странах. Но у нас говорилось о них больше, чем следовало, и слишком неумело, что давало враждебной пропаганде богатый материал для склонения к измене косящихся в сторону заграницы предводителей различных организаций и их сторонников. Поэтому с началом войны в Галиции и на юге империи за шпионаж в пользу противника и создание для него благоприятных условий было осуждено действительно много людей, что явилось следствием непонятной слепоты наших властей в мирное время, а лучше сказать — их терпимости в отношении зарубежной пропаганды.

Факты предательства со стороны русинов и сербов действовали нашим солдатам на нервы, но высшее руководство рассматривало это явление как незначительное и не заслуживающее внимания. Такое отношение к данному вопросу отчасти основывалось на жалобах Генеральных штабов враждебных нам государств о том, что их агенты из числа местных жителей наших областей не приносили желаемых результатов. А если учесть, что противник получал информацию путем подслушивания телефонных разговоров, допроса пленных и через своих агентов, то роль изменников может представиться еще более незначительной.

Однако измену нельзя всегда считать причиной неудач, хотя на нее обычно стремятся свалить всю вину.

Так, в России и Италии каждое поражение вызывало настоящую болезненную шпиономанию. Между прочим, перебежчики, выдававшие противнику планы намеченных наступлений, были и у нас — таково свойство отдельных личностей, желающих подобным способом избежать участия в больших сражениях. Однако хорошо продуманное планирование и осуществление войсковых операций в значительной степени минимизировали наносимый предателями ущерб.

Но бывало и иначе. Так, во время июньского наступления 1918 года помимо измены перебежчиков негативную роль сыграла плохая работа органов войсковой разведки, не заметивших контрмер, предпринимавшихся итальянцами, которые оттянули с передовой линии огня свои войска и изменили расположение своих артиллерийских батарей. К этому добавилась безответственная болтовня по телефону, давшая противнику гораздо больше сведений, чем размытые данные, полученные от перебежчиков. Именно усиление итальянцами радиоразведки и развертывание ими станции подслушивания в том районе, который ранее считался у нас относительно безопасным с точки зрения возможности перехвата телефонных разговоров, и дали неприятелю необходимую информацию.

Проходившие в Австро-Венгрии и закончившиеся вынесением обвинительного приговора процессы над шпионами коснулись и около 150 иностранцев, что составило примерно четверть от общего числа осужденных. А вот в Германии в первые три года войны за государственную измену было осуждено 84 иностранца, составлявших треть от всех предателей, что свидетельствует о том, что в Германской империи в шпионской деятельности принимало участие несколько меньше изменников, чем у нас. Однако при этом стоит отметить, что в Австро-Венгрии большая часть осужденных приходилась на русофильски и сербофильски настроенную интеллигенцию. Поэтому крики «Измена!», получившие у нас слишком большое распространение, не всегда были уместны.

Иначе обстояло дело с государственными преступниками, добивавшимися развала государства. Они были куда опаснее, чем те маленькие люди, которые слепо верили своим предводителям и в большинстве своем, подпав под влияние непонятных им, но тем не менее привлекательных лозунгов, неосознанно рисковали своей головой, невольно участвуя в шпионской деятельности. Поэтому наши органы контрразведки при взаимодействии с ответственными деятелями, прежде всего с уже упоминавшимся начальником венской полиции и будущим австрийским федеральным канцлером доктором Шобером, стремились обезвреживать именно таких «вожаков».

Органам контрразведки удавалось противостоять влиянию большевизма и захлестывающим фронтовых солдат волнам национализма вплоть до горестного конца. А вот в тылу наши успехи были гораздо меньше. Тем не менее случаи неповиновения и бунты в действующей армии смогли пробить губительные бреши в нашей стабильной обороне на реке Пьяве только после того, как прекрасная старая монархия развалилась под ударами изнутри.