— Ты выбрал карьеру отца, — догадалась Валентина.

— Который работает на кирпичном заводе, чтобы прокормить и одеть семью. Не кирпичника, у которого тоже есть дети. Лини думает точно так же.

— Лини?

— Жаклин. Моя жена. Своим путем она пришла к тому же самому. Мы делаем все требующееся, чтобы заслужить место в обществе, но живем ради тех часов, которые проводим дома. Ради нас двоих и наших детей. В учебниках истории обо мне никогда не напишут.

— Ты был бы удивлен этим, — буркнула Валентина.

— Неинтересная жизнь. Не о чем читать, — возразил Ольхадо. — Но ее интересно жить.

— Так вот какой секрет ты скрываешь перед своими замученными родственниками: счастье.

— Покой. Красота. Любовь. Все эти великие абстрактные понятия. Может я вижу их и в форме барельефа, зато вижу вблизи.

— И ты научился этому от Эндрю… Он знает об этом?

— Видимо, да. А хочешь узнать мою самую сокровенную тайну? Когда мы одни, только он и я, или же я и Лини… когда мы одни, я называю его папой, а он называет меня сыном.

Валентина даже и не пыталась сдержать слез, которые катились как бы за двоих, за нее и за него.

— Выходит, у Эндера есть ребенок, — шепнула она.

— Он научил меня, как быть отцом. И вот теперь в этом деле я по-настоящему хорош.

Валентина подалась вперед. Пора переходить к делу.

— Выходит так, что если нас постигнет неудача, то именно тебе, гораздо больше, чем остальным, грозит утрата чего-то прекрасного и замечательного.

— Знаю, — согласился с ней Ольхадо. — Я сделал эгоистичный выбор. Сам я счастлив, но не могу помочь в спасении Лузитании.

— Ошибка, — резко заявила Валентина. — Просто ты этого еще не знаешь.

— Что же я могу сделать?

— Мы еще немножко поговорим и попытаемся это определить. И если ты не имеешь ничего против, Лауро, твоей Жаклин давно бы уже пора кончить с этим подслушиванием в кухне и присоединиться к нам.

Жаклина робко вошла и присела рядом с мужем. Валентине нравилось, как они держатся за руки.. После стольких детей… Ей вспомнилось, как она сама держится за руки с Яктом… и как это приятно.

— Лауро, — начала она. — Эндрю говорил мне, что когда ты был моложе, то проявлял наибольшие способности из всех детей семьи Рибейра. Якобы ты рассказывал ему о совершенно безумных философских рассуждениях. В этот момент, Лауро, мой приемный племянничек, нам нужна именно безумная философия. Или же после детских лет твой мозг уже не включался? А вдруг тебе снова удаются необыкновенно глубокие рассуждения?

— У меня имеются собственные мысли, — ответил на это Ольхадо. — Только я сам в них не верю.

— Сейчас мы разрабатываем полет со скоростью, быстрее скорости света. Мы пытаемся обнаружить душу компьютерной программы. Мы хотим перестроить искусственный вирус со встроенными механизмами самозащиты. Мы занимаемся чудесами и магией. Поэтому я буду благодарна тебе за любые указания, касающиеся сути жизни и реальности.

— Я понятия не имею, про что говорил Эндрю, — защищался Ольхадо. — Физику я забросил уже…

— Если бы мне были нужны знания, я бы читала книжки. Я повторю тебе то, что сказала одной весьма способной девушке китаянке, служанке с планеты Дао: дай мне познакомится с твоими мыслями, а уж я решу, полезны ли они.

— Но как? Ведь я же не физик.

Валентина подошла к стоящему в углу комнаты компьютеру.

— Можно включить?

— Pois nao, — ответил Ольхадо. Пожалуйста.

— Когда он начнет работать, с нами здесь будет Джейн.

— Личная программа Эндера.

— Компьютерная личность, душу которой мы пытаемся локализовать.

— Ага, — буркнул он. — Так может это ты должна начать мне рассказывать.

— Я уже знаю то, что знаю. Поэтому, начинай говорить ты. Про эти свои детские идеи, и о том, что с ними за это время произошло.

* * *

Квара реагировала враждебно уже с того момента, когда Миро вошел в комнату.

— Не мучайся, — коротко бросила она.

— С чем не мучайся? — Не мучайся с напоминанием о моих собственных обязанностях по отношению к человечеству или семье… Кстати, это две совершенно различные группы.

— Разве я пришел за этим?

— Эля прислала тебя затем, чтобы ты вытащил из меня, как можно кастрировать десколаду.

— Я же не биолог, — попробовал отшутиться Миро. — А разве такое возможно?

— Не стой из себя дурачка. Исключить их способность передавать информацию — это то же самое, что и вырвать у них языки, память и все, что делает их разумными. Если Эле хочется научиться делать такое, пускай изучит то же самое, что и я. Мне на это понадобилось всего лишь пять лет.

— Приближается флот.

— Так ты все-таки прибыл для переговоров.

— А десколада может найти способ…

Она перебила его, сама закончив предложение:

— Обойти все наши методы контроля.

Миро рассердился, но он уже привык, что люди вечно перебивают, раздражаясь его медлительной речью. Эта, во всяком случае, угадала, к чему он вел.

— В любой день, — сказал он. — Эля чувствует, что у нее все меньше времени.

— В таком случае она обязана помочь мне искать возможность договориться с вирусом. Убедить его оставить нас в покое. Заключить договор, как Эндрю с pequeninos. А она закрыла передо мной лабораторию. Ну что же, это палка о двух концах. Она не дает действовать мне, а я не даю ей. — Ты выдала pequeninos тайну.

— Ну конечно! Мама с Элей стоят на страже истины! Одни они имеют право решать, кто и что обязан знать. Позволь уж, Миро, если я выдам тебе одну тайну. Правды не защитишь, когда прячешь ее от других.

— Я знаю об этом, — отозвался тот.

— И по причине всех этих дурацких тайн мама полностью разбила нашу семью. Она не вышла за Либо, поскольку ей хотелось скрыть секрет, который, возможно, спас бы ему жизнь.

— Знаю, — сказал на это Миро.

На сей раз его слова прозвучали так резко, что изумленная Квара даже застыла.

— Ну ясно, этот секрет подействовал на тебя больнее, чем на меня, — начала она. — Но именно потому ты должен встать на мою сторону. Твоя жизнь пошла бы намного лучше, жизнь всех нас пошла бы намного лучше, если бы мама вышла за Либо и открыла бы ему все свои тайны. Наверняка он бы еще жил.

Элегантное решеньице. Милое такое, маленькое «что было бы». И фальшивое как сто чертей. Если бы Либо женился на Новинье, он не женился бы на Бруксинье, матери Оуанды. Ничего не подозревающий Миро не смог бы влюбиться в свою сестру по отцу, поскольку ее бы просто не существовало. Вот только ему бы пришлось слишком много объяснять при его невнятной речи. Поэтому Миро ограничился кратким: