быстро и в определенной степени невольно втягивали в свой водоворот и тех, кто колебался, не мог остановиться на каком-то из альтернативных решений, не находя среди них удовлетворительного.

Отметая предложения врангелевцев о заключении соглашения (прибегая при этом даже к ничем не оправданным жестокостям по отношению к парламентариям), Н. Махно стал жертвой мистификации. Воспользовавшись фактом перехода в лагерь белых некоторых подразделений повстанцев во главе с их атаманами, сторонники П. Врангеля начали распространять слухи, что вся повстанческая армия присоединилась к ним.

Кроме того, использовав появление такой информации, большевики, красное командование усилили нападки на Н. Махно. Пропаганда имела успех, поскольку «батька» соблазнялся на авантюрные выпады против советской власти, красноармейских отрядов, когда чувствовал возможность захвата неплохой наживы. В одном из боев в районе села Петровского за 30 верст от Изюма Н. Махно был ранен в ногу. Лишь через 5 дней удалось сделать операцию, и его жизни ничего не угрожало[1025]. На это же время пришелся и окончательный разрыв с анархистами из «Набата», которые не смогли «взнуздать» непокорного атамана, не смогли отнять у него власть над повстанцами и были вынуждены спасаться бегством от неминуемой расправы. На Всеукраинской конференции «Набата» в Харькове (3–8 сентября 1920 г.) они заявили, что Н. Махно не умеет подчинять личные капризы общему делу и перестал быть анархистом.

Все больше разочаровывались в «батьке» и зажиточные элементы села, которые до того видели в нем возможного защитника от крайностей всех властей. Кулачеству совсем не нравилась махновская «республика на колесах», бесконечные рейды 1920 г. Снабжая ненасытное повстанческое войско всем необходимым, кулаки тут же оставались один на один с продовольственными отрядами, красноармейцами, бедняками, коммунистами. Последние пропагандировали среди населения тезис, что существование махновцев в советском тылу – дополнительный стимул для агрессивных планов врангелевцев, стремящихся к реставрации старых порядков.

Казалось, Н. Махно попадает в совершенно безвыходное положение. «Спасительную соломинку» «батька» в итоге находил в поисках путей примирения с советской властью. Преодолевая физические муки (рана заживала плохо), находясь в перманентном угнетенном состоянии, командир повстанцев с тревогой следил за захватом врангелевцами одного за другим городов «Махновии»: Бердянска, Александровска, Синельникова. 27 сентября В. Белаш передал телеграфом начальнику особого отдела Южного фронта В. Манцеву заявление «батьки» о прекращении борьбы с советской властью и предложил свои услуги в борьбе против П. Врангеля.

Незамедлительно, уже 29 сентября, Политбюро ЦК КП(б)У, рассмотрев обращение Н. Махно, решило начать с ним переговоры, а красноармейским отрядам было приказано немедленно войти с ним в оперативный контакт[1026]. Командующий РПА(м) тут же издал приказ о недопустимости любых действий против красноармейцев и просил руководство последних прекратить военные акции против повстанцев.

В подписанном 2 октября военно-политическом соглашении между правительством УССР (от правительства документ подписал Я. Яковлев (Эпштейн), от командования Красной армии – командующий Южным фронтом М. Фрунзе и члены Реввоенсовета Южного фронта Бела Кун и Гусев) и РПА (документ подписали уполномоченные совета и командования РПА (махновцев) В. Куриленко и Д. Попов) предусматривалось «немедленное освобождение и прекращение преследований в дальнейшем на территории советских республик всех махновцев и анархистов, за исключением тех, кто с оружием выступает против советского правительства…свободное участие в выборах советов, право махновцев и анархистов на вхождение в таковые и свободное участие в подготовке созыва очередного V Всеукраинского съезда Советов, который должен состояться в декабре с. г.»[1027]

В военном отношении предполагалось, что «Революционно-повстанческая армия махновцев входит в состав Вооруженных сил Республики как партизанская, в оперативном отношении подчиняется высшему командованию Красной армии, сохраняет внутри себя установленный ранее распорядок, не внедряя основ и принципов регулярных частей Красной армии…Революционно-повстанческая армия Украины махновцев, продвигаясь по советской территории до фронта и через фронты, не принимает в свои ряды частей Красной армии и тех, кто дезертировал из таковых»[1028]. Было решено также приравнять в льготах семьи махновцев к семьям красноармейцев, обеспечив первых соответствующими документами. Условия соглашения предполагалось немедленно обнародовать[1029].

Очевидно, прав В. Голованов, когда дает следующую оценку документа: «В истории революции, да и вообще в истории большевизма, это была поистине беспрецедентная сделка. После 1918 года, когда большевики вошли в силу, никому, ни одной партии, ни одному движению, не удавалось истребовать у большевиков больше, чем истребовали махновцы. Беспрецедентной была сама форма согласия, заключенного между Повстанческой армией и советским правительством»[1030].

Впрочем, за пределами соглашения остался пункт, на который не согласился Я. Яковлев (Эпштейн). В нем говорилось об организации в районах действия Повстанческой армии «вольных советов» – самоуправляющихся организаций, связанных с правительственными учреждениями советской власти договорными отношениями. Это было возвращение к идее «свободной советской власти» как своеобразного оазиса в большевистской стране.

Несомненно, здесь речь может идти не только о несогласии Я. Яковлева (Эпштейна) решать вопросы, на которые он, естественно, попросту не имел полномочий. Абсолютно утопическими выглядели позиции Н. Махно. Можно лишь предположить, что он снова полагался на судьбу: выиграть время, попытаться интегрироваться в советскую политическую систему (для этого использовать V съезд Советов), накопить новые порции авторитета среди военных, расширить влияние на красноармейскую массу, не останавливаясь перед перспективой переманивания на свою сторону рядовых бойцов.

Поэтому вряд ли во всем можно согласиться с представлениями о чистоте помыслов Н. Махно, о которой говорится в книге В. Голованова[1031].

В этих обстоятельствах удачно сманеврировал и Л. Троцкий, растиражировавший в середине октября во многих газетах статью «Что означает переход Махно на сторону советской власти» (тогда же она вышла и отдельной брошюрой).

Хотя не обошлось без язвительных замечаний персонально в адрес Н. Махно, попыток умаления силы повстанцев, председатель Реввоенсовета приветствовал союзнические настроения «батьки», оговорив необходимость «действительно честного и надежного» поведения. 20 октября 1920 г. в «Коммунисте» появилась статья «Махно и Врангель», в которой говорилось, что опубликованные ранее документы о союзе повстанцев с врангелевцами оказались фальшивыми и никакого союза в действительности не существовало[1032].

В дополнение ко всему по распоряжению Всеукраинского Центрального исполнительного комитета Советов были прекращены судебные, административные и другие преследования махновцев, анархистов, если они заявили о том, что не будут вести вооруженную борьбу против советской власти. Осужденные лица немедленно освобождались из-под ареста, полностью восстанавливались во всех гражданских правах[1033]. Все это, конечно, подняло в массах авторитет Н. Махно как реальной силы, с которой вынуждены были считаться.

Однако в отношениях между Красной армией и РПА (махновцев) просматривалось и недоверие. Советское командование небезосновательно опасалось разлагающего влияния «анархо-вольницы» в своих регулярных частях, а «батька» стремился укрепиться, переманивая к своим группировкам неустойчивые элементы. Особенно его заботило пополнение боевого состава пулеметчиками. Но на этот раз вел он себя осмотрительно, а мероприятия осуществлял тайком. Однако командование Южного фронта не теряло бдительности, удерживая «на всякий случай» близ Гуляйполя 42-ю дивизию[1034].

Между тем назревали решающие события