Роджер ограничивался только пивом и порадовался своему решению, когда случайно встретил на улице Дэйви Колдвелла, выходившего из фруктовой лавки с пригоршней молодых абрикосов.

– Мистер Маккензи! – воскликнул Колдвелл радушно. – Не думал, что встречу вас тут. Пути Господни неисповедимы!

– Воистину, – ответил Роджер, горячо и сердечно пожимая священнику руку. Тот обвенчал их с Брианной и несколько месяцев назад принимал у него экзамены в пресвитерианской академии. – Как поживаете, мистер Колдвелл?

– Ох, я-то неплохо. Да вот душа болит за судьбу несчастных собратьев!

Священник огорченно кивнул на группу мужчин, которые толпились у закусочной Саймона, смеясь и болтая.

– Чем же все это кончится, мистер Маккензи? К чему приведет?

В первую секунду Роджер чуть было не ответил ему на этот вопрос подробно и обстоятельно. Но, спохватившись, махнул рукой Джейми, остановившемуся поприветствовать знакомых, и побрел с Колдвеллом по улице.

– Вы приехали на конференцию?

– Да, мистер Маккензи, именно так. Вряд ли мои слова что-то изменят, но я должен изложить во всеуслышание свои заключения.

А заключил Дейви Колдвелл следующее: сложившаяся ситуация произрастает от чудовищной человеческой лени, безразличия и «скудоумной заботы исключительно о собственном благополучии» со стороны колонистов. Такое положение вещей искушало и подталкивало королевскую власть и парламент к тирании.

– Фактор важный, согласен, – сказал Роджер, заметив, что взволнованная жестикуляция Колдвелла стала привлекать внимание прохожих, хотя большинство из них сейчас и сами вели жаркие споры.

– Важный? – воскликнул Колдвелл. – Да он, пожалуй, самый главный! Невежество, пренебрежение к моральному долгу и стремление к легкой жизни, присущее подхалимам и бездельникам, соответствует в точности – в точности! – аппетитам циничной деспотической власти.

Он сердито взглянул на какого-то джентльмена, который расслабленно облокотился на стену дома, прикрыв лицо шляпой, чтобы хоть как-то спастись от полуденного зноя.

– Да возродит Дух Господень бездеятельного к жизни, наполнит его энергией, самообладанием и гражданской сознательностью!

Роджер хотел было спросить, считает ли священник надвигавшуюся войну промыслом Божьим, но, поразмыслив, решил, что, скорее всего, считает. Колдвелл был философом, однако при этом убежденным пресвитерианцем, а значит, верил в предопределенность.

– Ленивый своим бездействием потворствует процветанию гнета, – пояснил священник, пренебрежительно махнув на жестянщиков, мирно обедавших на свежем воздухе во дворе своего дома. – Позорное увядание духа, презренная угодливость и покорность – вот из чего они собственноручно выковали цепь своего рабства!

– О да, – проговорил Роджер, кашлянув.

Колдвелл был превосходным проповедником и не упускал случая попрактиковаться в красноречии.

– Может, пропустим по стаканчику, мистер Колдвелл?

День был теплым, и круглое благообразное лицо священника раскраснелось.

Они зашли в закусочную Томаса, довольно приличное заведение, и взяли по кружечке домашнего пива, которое Колдвелл, как и большинство людей, алкогольным напитком не считал, в отличие от рома или виски. В самом деле, чем еще смочить горло? Не молоком же.

Укрывшись от палящего солнца, да еще и с прохладной выпивкой в руке, Дейви Колдвелл перестал горячиться.

– Хвала Господу, что мы встретились, Маккензи, – проговорил он, сделав глоток и отдышавшись. – Я отправил вам письмо, но вы, верно, уехали до того, как оно пришло. Хотел сообщить радостное известие – намечается сессия пресвитерианцев.

У Роджера екнуло сердце.

– Когда? И где?

– В Эдентоне, в начале следующего месяца. Из Филадельфии ненадолго приедет преподобный Маккоркл, а потом поедет дальше – в Вест-Индию, чтобы поддержать деятельность церкви. Так что… Возможно, я ошибаюсь насчет ваших намерений, поэтому заранее прошу простить самоуверенность моего обращения, мистер Маккензи… но вы все еще хотите принять священный сан?

– Всей душой.

Колдвелл просиял и крепко пожал Роджеру руку.

– Пусть это решение воздастся вам радостью, друг мой. Величайшей радостью.

И тут же пустился в подробное описание Маккоркла, с которым повстречался в Шотландии. А потом принялся рассуждать насчет положения религии в колонии. Он с уважением отзывался о методизме, однако находил, что баптистам Нового Света в их вдохновенных излияниях на богослужениях «не хватает регламентированности», хотя они, бесспорно, руководствуются благими намерениями, а искренняя вера в любом своем проявлении всегда лучше неверия. Закончив излагать свои размышления, Колдвелл перешел, наконец, к делам насущным.

– Вы приехали со своим тестем, верно? Мне показалось, я видел его на дороге.

– Да, вы не ошиблись, – заверил его Роджер, роясь в кармане в поисках монет, то и дело натыкаясь на катушки с намотанными конскими волосами: он приберег их на тот случай, чтобы в минуты скуки и безделья смастерить новые лески для удочки.

– О, – заинтересованно протянул Колдвелл. – До меня дошли слухи, что он примкнул к вигам[45], это правда?

– Он верный друг свободы, – осторожно проговорил Роджер. – Как и я.

До сего момента ему ни разу не приходилось произносить это вслух, и теперь у него перехватило дыхание.

– Ага-ага, отлично! Как я уже сказал, до меня доходила такая информация. Но многие, напротив, говорят, что он тори, водится с лоялистами и что все его заверения о поддержке движения за независимость не более чем ложь и краснобайство.

Ответа на эту реплику вроде как не подразумевалось, однако вопросительно поднятые кустистые брови Колдвелла говорили об обратном.

– Джейми Фрэзер – честный человек, – сказал Роджер и опустошил кружку. – И благородный. Кстати, пора бы мне пойти да поискать его.

Колдвелл огляделся. Вокруг царило шумное оживление. Посетители один за другим просили принести счет и рассчитывались. Официальное собрание съезда должно было начаться в два часа в доме на ферме Макинтайра. Сейчас было где-то после полудня, и делегаты, докладчики и зрители стали потихоньку выдвигаться, готовясь к вечеру, сулящему горячие споры и принятие важных решений.

– Что ж, засвидетельствуйте ему мое почтение. Впрочем, может, я и сам его сегодня увижу. Да разобьет Святой Дух окаменелый покров лени и апатии, да возродит души, да ниспошлёт сознательность на тех, что соберутся сегодня!

– Аминь, – улыбнулся Роджер, ловя косые взгляды других посетителей.