Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем я не раз взбирался на холм, чтобы посмотреть, не возвращается ли Эбербинг с корабля, но его нигде не было видно. В ночь на 24 января (через 14 суток после того, как я ушел с корабля) у нас остался последний «паек»: кусок черной кожи шириной 144 дюйма, длиной 2 дюйма и толщиной ¾ дюйма. Я лег спать, надеясь, что мне приснятся более вкусные вещи.
В полночь я услышал шаги в проходе к нашему иглу, соскочил с лежанки и оттащил снежную глыбу, заменявшую дверь. Это был Джек; в руке он держал копье, на котором были нанизаны куски тюленьего жира, свешивавшиеся наподобие связок сушеных яблок. К несчастью, в ту ночь я пустил в иглу ночевать мою бедную изголодавшуюся собаку Мерока. Не успел я открыть дверь, как пес, почуяв запах вкусного жира, молниеносным отчаянным прыжком метнулся к нему, как будто у него были силы дюжины хорошо накормленных собак. В то же мгновение я схватился с псом, пытаясь отнять у него драгоценную еду, но, хотя я даже засунул ему руки в пасть, причем мне помогали бороться также Тукулито и Пьюнни, Мерок победил и мгновенно слопал захваченную порцию.
Беда не приходит одна. До того как Джек успел войти со своим тяжело нагруженным копьем в иглу, все остальные собаки набросились на него и завязали драку, чтобы заполучить часть того, что не сожрал Мерок. Они сумели вырвать почти все, пока их не отогнали. Итак, значительная часть добычи, предназначенной для нас с Джеком, досталась собакам, а не нам. Джек, который был в партии Угарнга и принес нам пищу в подарок, вернулся в свое иглу, оставив нас в безутешном горе. В данном случае лакомый кусочек достался не нам.
На следующий день я слез с лежанки только в 9 часов утра и вышел из иглу посмотреть, что творится снаружи. Разумеется, я первым делом с надеждой посмотрел в том направлении, откуда ждал Эбербинга, и буквально тотчас заметил черное пятно на однообразном белом фоне. Упорно вглядываясь, я обнаружил, что пятно передвигается, и мое сердце запрыгало от радости. Тогда я громко крикнул Тукулито, находившейся в иглу: «Эбербинг идет! Эбербинг идет!» В ответ раздалось: «Это хорошо», и я бросился вперед изо всех сил, какие еще оставались в моем изможденном теле.
Но вскоре обнаружилось, что если я хочу подойти поближе к Эбербингу, то надо идти с остановками и медленно. Черная кожа, которую я ежедневно принимал в гомеопатических дозах, позволяла желудку едва-едва поддерживать жизнь. Источником еще сохранившихся сил были бифштексы из моего дорогого Огайо, давно съеденные и превратившиеся в жир, мускулы и кости до того, как я оставил родной дом. Но оставшихся сил было так мало, что мои попытки идти навстречу Эбербингу почти совсем меня доконали.
С огромным трудом пробираясь вперед по глубокому снегу, я все же приблизился на такое расстояние, чтобы путник меня услышал, и начал кричать, пытаясь выяснить, действительно ли это Эбербинг. Но человек, которого я увидел, не приближался. На мой оклик никакого ответа не последовало, и я, шатаясь, поспешил вперед, чтобы выяснить причину молчания. Через несколько мгновений я подошел достаточно близко и все понял. Да, действительно это был Эбербинг с нартами и собаками. Но он так устал от трудного перехода, что совсем обессилел и упал прямо на снег. Вскоре я был возле него, взял его за руку и от всего исполненного горячей благодарности сердца сказал спасибо за совершенный им истинный подвиг. Эбербинг один сделал тяжелый переход и принес нам продукты, которые лежали теперь предо мной.
Я быстро осмотрел нагруженные нарты и увидел ящик с разной снедью, посланный с корабля, и превосходного тюленя, которого утром добыл сам Эбербинг. Кроме того, там было порядочно китового мяса, доставленного из Гавани Спасения для наших собак.
Как только Эбербинг оправился настолько, чтобы тронуться в путь, мы пошли к иглу, но и собаки и люди с трудом тащили сани. В конце концов мы вышли к береговому льду, но к этому времени так обессилели, что не могли стронуть тяжело груженные сани даже на один дюйм. Кунниу, вторая жена Угарнга, увидев, в каком мы состоянии, поспешила на помощь и своими сильными руками при нашей незначительной поддержке вскоре втащила сани высоко на берег, рядом с нашими иглу.
Эбербинг прежде всего умоляющим голосом попросил воды. Его напоили, а затем мы принялись раскладывать новые запасы. Тюленя внесли в иглу, а сани вместе с грузом установили в безопасном месте. Весть о том, что прибыл Эбербинг с тюленем, распространилась, как лесной пожар, и все жители нашего маленького поселения, состоявшего из трех иглу, включая меня, готовились к пиршеству, чтобы наконец наполнить свои желудки. В тюлене, добытом Эбербингом, было, думается, около 200 фунтов; это был еще молодой экземпляр. Согласно принятому у иннуитов обычаю, семья удачливого охотника немедленно разослала всем приглашение принять участие в тюленьем пиршестве. На приглашение быстро отозвались, и вскоре наше иглу было переполнено. Мне выпала честь сидеть на лучшем месте, то есть на лежанке позади нескольких иннуиток, чтобы я мог видеть всех и наблюдать за происходящим.
Прежде всего тушу освятили. Эта церемония сводилась к тому, что ее окропили водой, пока дюжий хозяин со своим помощником отделяли «одеяло», то есть жир с кожей, от мышц и костей. Затем тушу вскрыли, и из нее потекла кровь.
Кровь считается у эскимосов очень ценным продуктом и играет важную роль в их питании. Затем очередь дошла до печени, которую разрезали на кусочки и раздали всем участникам пиршества, причем я с удовольствием съел свою долю. Разумеется, печень ели сырой, как и все мясо, подававшееся на этом празднике. Каждый кусочек мяса отправляли в рот, намазав его тонким слоем вкусного белого жира, подобно тому, как у нас едят хлеб с маслом. После этого гостям начали раздавать ребра тюленя. Я участвовал в пиршестве, повторяя все, что делали эскимосы, и меня можно было бы принять за настоящего иннуита, если бы я ел столько же, сколько они. Но готов держать пари, что этого сделать не в состоянии ни один белый. Ни один человеческий желудок не в состоянии поглотить того, что на моих глазах съедали иннуиты — мужчины и женщины.
Как только пиршество закончилось, гости разошлись. Тогда Тукулито послала всем обильные дары