более того, отличался крайним коварством. Мы еле-еле тащились, и к тому же приходилось еще помогать несчастным собакам, которые, с тех пор как мы ушли с корабля, буквально голодали (эскимосские собаки могут и голодными превосходно работать), но толкали и вытаскивали сани. Приходилось все время быть начеку, чтобы не провалиться в притаившиеся под снегом расщелины. Часто мы подходили к разводьям, созданным ветрами и волнением. Некоторые из них были так широки, что нечего было и думать перетащить через них сани, и приходилось искать обход. В других местах мы обходили торосы, образовавшиеся при сжатии льдов во время последнего шторма чудовищной силы.

Чтобы быть настороже, избегать опасности и тем не менее находить дорогу среди торосов, все мы по очереди шли впереди. Так нам все же удавалось продвигаться, но вскоре стало очевидно, что мы совсем измотались и не сумеем добраться до цели, намеченной для этой ночи. К двум часам пополудни мы вконец изнемогли, и я решил сделать остановку и немного закусить из скудного запаса провианта, который из-за того, что мы задержались в пути дольше, чем предполагали, порядком сократился. Каждому из нас досталось только по куску солонины и по четверти сухаря. Эта пусть маленькая порция придала нам все же новые силы, и мы опять тронулись в путь — тянули сани, ползли, падали. Ведь это была борьба за жизнь.

Уже спустилась ночь, когда мы подошли к месту, намеченному для остановки. Здесь мы, кстати, собирались задержаться на некоторое время, чтобы мои спутники могли заняться охотой и добычей тюленей, а я — исследованиями.

Наконец мы увидели иглу и несколько позднее убедились, что оно принадлежит Угарнгу. Завидев хижину, мы напрягли силы, чтобы поскорее к ней подойти, но обнаружили, что путь нам все больше преграждал битый лед и упавшие торосы. Часто нам приходилось перетаскивать сани через один торос на другой или через глыбы битого льда. Наконец нам удалось выйти на береговой лед, сплошной и надежный, и вскоре мы уже были у иглу Угарнга на юго-западной стороне острова Роджер, над заливом Корнелл-Гриннелл и окружающими его горами.

Я немедленно побежал в иглу Угарнга и достал воды, чтобы напиться. Замечу здесь, что весь день нас страшно мучила жажда, которую мы не могли утолить. Вокруг нас и под ногами всюду в изобилии имелось то, из чего можно было получить воду, но мы не могли раздобыть ни капли, так как наша лампа испортилась. Поэтому я испытывал горячую благодарность к старшей жене Угарнга Никуджар, подавшей мне чашку освежающей холодной воды. Тут я вспомнил, как на корабле эта женщина с ребенком на руках подошла и попросила у меня воды. Я охотно напоил ее и дал чего-то поесть. На этот раз она утолила мою жажду.

Следует сказать, что зимой вода для эскимосов драгоценна. Ее добывают, растапливая снег или лед над «иккумером» (лампой), а это считается дорогим удовольствием, когда жиру и ворвани остается мало. У нас же тогда все горючее было израсходовано.

Пока мы сооружали наше иглу, возвратился с тюленьего промысла Угарнг со второй женой и, к общей радости, принес прекрасного тюленя. Он щедро снабдил нас всем необходимым. К живительному свету и теплу от лампы, которую теперь мы хорошо заправили, добавился замечательный ужин.

Четвертую ночь в иглу я провел в гораздо более комфортабельных условиях, чем две предыдущие, и на следующее утро проснулся, хорошо выспавшись и со свежими силами. Оглянувшись на путь, которым мы шли, я был потрясен, увидев, что весь лед унесло в море. В этом я вскоре еще раз убедился, взобравшись на вершину горы за нашим иглу, и испытал чувство глубокой благодарности к провидению, избавившему нас от гибели.

Днем я решил пройтись по берегу, а оба эскимоса отправились на промысел тюленей. Они возвратились ночью с превосходной добычей. Мы приготовили замечательный ужин, который оказался весьма кстати, ибо взятое мною продовольствие было уже израсходовано, оставался лишь маленький неприкосновенный запас на случай болезни.

На следующий день, 15 июля, Эбербинг и Кудлу опять отправились с нартами и собаками на охоту, а я изучал окрестности.

Во время своих скитаний мне, к счастью, удалось уберечь лицо от сильного обморожения, ибо я захватил с собой карманное зеркальце Тукулито. Я попросил хозяйку одолжить мне его, зная, как необходимо человеку, оказавшемуся одному в этих краях, иметь «детектор» обморожений. Захватить зеркальце в подобных случаях равносильно тому, что идти со спутником.

Эту ночь я провел один с Тукулито и Пьюнни, третьей женой Угарнга. Она переселилась к нам в иглу, чтобы поддержать компанию, пока не вернутся мужчины. Был сильный мороз, температура упала до —57° F. Обычно я спал между Эбербингом и Кудлу, но, раз они ушли, мне пришлось спать в общей постели с женщинами, завернувшись в меха и одеяла. В начале ночи ноги мои совсем замерзли. Я пытался как мог их отогреть, но безуспешно. Тут же до моего слуха донесся приятный низкий голос:

— Вы замерзли, м-р Холл?

— Ноги совсем окоченели, и никак не могу их согреть.

Мгновенно Тукулито, от которой меня отделяла Пьюнни, спавшая между нами, спрыгнула к подножию лежанки, быстро схватила меня за ноги и притянула их к себе. Но мое оскорбленное целомудрие тотчас примирилось с этим поступком, когда женщина воскликнула:

— У вас ноги как лед, их надо согреть по-иннуитски.

Затем Тукулито быстро заняла место под своими мехами, переплетя свои горячие ноги с моими ледяшками. Вскоре тот же музыкальный голос спросил:

— Как, ногам лучше?

— Да, премного вам благодарен, — ответил я.

— Так и держите их там, где они сейчас, — сказала она. — Спокойной ночи, сэр.

Остальную часть ночи моим ногам было не только тепло, но и жарко. Проснувшись утром, я увидел три пары теплых переплетенных ног и с трудом мог разобрать, какие из них мои.

Эбербинг и Кудлу возвратились лишь к вечеру следующего дня, принеся немного черной кожи и кранга[121]. К этому сводилась вся их добыча, и ту они взяли из тайника, заложенного прошлой осенью эскимосами, когда наше судно стояло в заливе. За неимением лучшего нам пришлось этим питаться, и за ужином я с удовольствием уплетал мороженую сырую кожу.

В полдень следующего дня начался сильнейший буран, продолжавшийся