Это обогащение и украшение культа было, с одной стороны, реальным шагом вперед и, без сомнения, обладало дисциплинарным и воспитательным влиянием, служило, как и иерархическая организация, назиданию народных масс. Но обретение внешней зрелищности и великолепия сопровождалось во многих случаях утратой простоты и духовности. Развлекая и очаровывая чувства и воображение, церемонии часто оставляли сердце холодным и жаждущим. Проходя крещение одной только только водой, но не огнем и Духом Евангелия, язычники пронесли с собой в церковь немало языческих обычаев и церемоний, скрытых под новыми именами. Хорошо известно, с каким упорством люди цепляются за свои религиозные обычаи, и невозможно было бы ожидать, что они сразу же откажутся от вековых традиций. Вместе с тем, невозможно было огульно осуждать все, что могли принести с собой язычники, ведь и иудейский, и языческий культ основаны на тех самых универсальных религиозных потребностях человека, которые призвано удовлетворить христианство и которые может удовлетворить только оно. И наконец, вряд ли церковь переняла какую‑либо существующую форму поклонения или церемонию, не пытаясь вдохнуть в нее новый дух и наделить ее высшей моральной ценностью. Однако рамки, в которых должно было происходить такое духовное преображение, конечно же, очень трудно установить, и прежняя природа иудаизма и язычества, тяготевшая к падшему состоянию человеческого сердца, постоянно и упорно выдавала свое присутствие. Это признают и на это жалуются наиболее искренние из отцов церкви никейской и посленикейской эпохи, те самые люди, которые в остальных отношениях полностью поддерживали идею католического поклонения.

В христианском поклонении мученикам и святым, которое теперь семимильными шагами распространялось на весь христианский мир, безошибочно угадывается наследие языческого поклонения богам и героям с его шумными народными празднествами. Августин вкладывает в уста язычника вопрос: «Почему мы должны оставлять богов, если сами христиане поклоняются им вместе с нами?» Он скорбит о том, что часто на могилах мучеников устраивают пирушки и развлекаются, хотя считает, что эту слабость можно простить, принимая во внимание древние обычаи. Лев Великий говорит о римских христианах, которые поклонялись восходящему солнцу, воздавая дань языческому Аполлону, прежде чем приступить к восстановлению базилики святого Петра. Феодорит защищает христиан, поклоняющихся на могилах мучеников, указывая на языческие возлияния, умилостивления, богов и полубогов. Поскольку Геркулес, Эскулап, Вакх, Диоскуры и многие другие объекты языческого поклонения были просто обожествленными людьми, то нельзя, как считает Феодорит, обвинять христиан в поклонении своим мученикам — ведь они не обожествляют последних, а почитают их как свидетелей и служителей единственного истинного Бога. Златоуст сожалеет, что христиане Антиохии и Константинополя принесли в церковь такие театральные обычаи, как долгие, громкие аплодисменты. В ходе рождественских торжеств, которые начиная с IV века возникли в Риме и распространились по всей церкви, святое воспоминание о рождении Искупителя ассоциируется — до сих пор, и включая протестантские страны — с пустыми увеселениями языческих сатурналий. И даже в праздновании воскресенья, которое введено Константином и до сих пор сохраняется по всему европейскому континенту, к воспоминанию о воскресении Христа примешивается культ древнего бога солнца Аполлона, так что распространенная профанация Дня Господня, особенно на европейском континенте, указывает, как велико до сих пор влияние язычества на католиков, православных и даже на протестантов.

Geo. Holden: The Christian Sabbath. Lond., 1825 (См. гл. ν). John T. Baylee: History of the Sabbath. Lond., 1857 (См. гл. x‑xiii). James Aug. Hessey: Sunday, its Origin, History, and present Obligation; Bampton Lectures preached before the University of Oxford. Lond., I860 (патристический и высоко–англиканский труд). James Gilfillan: The Sabbath viewed in the Light of Reason, Revelation, and History, with Sketches of its Literature. Edinb. and New York, 1862 (пуританская и англо–американская точка зрения). Robert Cox: The Literature on the Sabbath Question. Edinb., 1865, 2 vols, (свободомыслящий, но очень полный и ученый).

Воскресенье начали соблюдать во времена апостолов, и с тех пор этот день составляет основу совместного поклонения с его облагораживающим, освящающим и благотворным влиянием на все христианские земли.

Христианская суббота — это, с одной стороны, продолжение и возрождение иудейской субботы, основанной на том, что Бог почил после сотворения мира, и на четвертой из Десяти заповедей, имеющей, по сути, не только национальное значение, как церемониальный и гражданский закон, но значение всеобщее и постоянное для человечества. С другой стороны, христианская суббота — это новое творение Евангелия, воспоминание о воскресении Христа и о служении искупления, совершенном и божественно запечатленном с того момента. Мы бы сказали, что она опирается на тройное основание изначального сотворения, иудейского закона и христианского искупления и коренится в физических, моральных и религиозных потребностях нашей природы. Она имеет юридическую и евангельскую стороны. Как любой закон, учреждение христианской субботы здраво ограничивает людей и ведет их ко Христу. Но это и строго евангельское установление: изначально оно было создано на благо человека, как и семья, и восходит ко времени до грехопадения, невинному райскому состоянию, представляя собой второе из Божьих установлений на земле. Оно было «отрадою» для благочестивых людей ветхого завета (Ис. 58:13), а теперь, при новом завете, исполнено славных воспоминаний и благословений воскресения Христова и сошествия Святого Духа. Христианская суббота — это древняя суббота, но крещенная огнем и Святым Духом, возрожденная, одухотворенная и прославленная. Это связующее звено между сотворением и искуплением, утраченным и вновь обретенным раем, залог и подготовка к вечному покою святых на небесах[695].

Древняя церковь в основном рассматривала воскресенье, если можно так выразиться, односторонне и исключительно с христианской позиции — как новый институт, а не продолжение иудейской субботы. Она соблюдала этот день в воспоминание о воскресении или духовном сотворении, то есть это был день священной радости и благодарения, противопоставляемый дням смирения и поста, как Пасха противопоставлена страстной пятнице.

Пока христианство не было признано и защищено государством, соблюдение воскресенья было чисто религиозным обычаем, строго добровольным служением, которому постоянно мешала мирская суета и враждебное общество. Язычники–римляне обращали на христианское воскресенье не больше внимания, чем на иудейскую субботу.

В этом вопросе, как и во всех остальных, возвышение Константина открыло новую эпоху и оказало добрую службу церкви и делу общественному порядка и нравственности. Константин, по меньшей мере отчасти, является основателем гражданского соблюдения воскресенья, которое было единственным средством установить всеобщее религиозное соблюдение воскресенья церковью и гарантировать это соблюдение. В 321 г. он издал закон, запрещающий заниматься в городах ручным трудом и заключать юридические сделки, а позже и проводить военные тренировки по воскресеньям[696]. Он велел, чтобы освобождение рабов, которое является актом христианской гуманности и милосердия, проводилось именно в этот день[697]. Но не следует переоценивать закон Константина о праздновании воскресенья. Он велел соблюдать воскресенье или, точнее, прекратил публичное осквернение воскресенья не под именем Sabbatum или Dies Domini, а под старым астрологическим и языческим названием Dies Solis, хорошо известным всем его подданным, так что закон относился и к поклоняющимся Геркулесу, Аполлону и Митре, а не только к христианам. В его законе нет упоминаний ни о четвертой заповеди, ни о воскресении Христа. Кроме того, он явно освободил сельские районы, где еще преобладало язычество, от запрета на труд, тем самым избежав несправедливости. Христиане и язычники привыкли к праздничным выходным дням, а Константин сделал эти дни согласованными и выбрал воскресенье, день, когда христиане с самого начала отмечали воскресение своего Господа и Спасителя. Вот что, и не более того, означает знаменитый закон 321 г. Это был только один шаг в правильном направлении, но, вероятно, единственный шаг, бывший для Константина достаточно безопасным и осторожным в тот переходный период от языческого правления к христианству.