18 марта состояние Марии было таким тяжелым, что Александра отправила Анне Вырубовой встревоженную записочку в страхе, что девочка умирает. Анастасия тоже была «в критическом состоянии, легкие и уши воспалены». «Только кислород поддерживал в детях жизнь», его давал им врач, который добровольно приехал из Петрограда ухаживать за ними[1228]. И только 20 марта температура у Анастасии и Марии наконец начала падать. Худшее миновало, к большому облегчению родителей, хотя дети были еще очень слабы и много спали[1229]. Алексей тоже поправлялся, а Татьяне, самой крепкой из детей, стало намного лучше. Но Ольга все еще, по‑видимому, чувствовала себя плохо.

Во дворце был новый комендант — Павел Коровиченко, которого представил семье Керенский 21 марта, приехав с инспекцией. Перед отъездом в тот день Керенский объявил, что Анну Вырубову забирают. Тесные взаимоотношения, которые она когда‑то поддерживала с Распутиным, клеймом ложились на нее сейчас и влекли за собой обвинения в ее причастности к «политическим заговорам» против нового режима[1230]. Было высказано мнение, что ее присутствие во дворце вело лишь к разжиганию революционной ненависти к царской семье.

Потерять Анну было катастрофой для эмоционально опустошенной Александры, но еще хуже было решение Керенского о том, что другой ее близкой подруге, Лили Ден, тоже следует покинуть дворец. Когда Лили уезжала, Александра повесила ей на шею маленькую иконку, благословляя ее, а Татьяна бросилась к ней с небольшой, отделанной кожей рамкой с фотографиями ее родителей — с ее собственной тумбочки. «Раз Керенский намерен забрать вас от нас, у вас должны быть по крайней мере образы Папа и Мама в утешение», — сказала она, а затем повернулась к Анне и попросила ее что‑нибудь «на память» о ней. Анна отдала ей единственное, что у нее было, — свое обручальное кольцо[1231].

Лили была в своей форме сестры милосердия, когда их с Анной вели к ожидающим их машинам. Когда они уходили, Александра и Ольга казались спокойными и бесстрастными, но Татьяна не скрывала слез — «та девушка, которая вошла в историю как «гордая и сдержанная», на этот раз, как вспоминала Лили, «не пря{тала} своего горя». Обе женщины тяжело переживали, что были так несправедливо и насильственно вывезены после стольких лет верной службы в семье. Анна, которая была все еще слаба после перенесенной кори и травм, полученных ею в аварии, едва могла ходить, даже с помощью костылей. Когда их машина отъезжала, за пеленой дождя Анна могла разглядеть только «группу одетых в белое фигур, столпившихся у окон детской», наблюдавших, как они уезжают.

Из Царского Села двух женщин доставили во Дворец правосудия в Петрограде. Два дня они провели в промерзшей комнате почти без пищи, после этого Лили было разрешено вернуться домой к своему больному сыну Тити[1232]. Анну же поместили в печально известный Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где ее допрашивали и продержали в заключении до июля.

Когда все дети выздоровели, семья по‑прежнему еще лелеяла надежду, что им будет позволено уехать во временную ссылку. 23 марта Николай отметил в своем дневнике, что он пересматривает свои книги и бумаги, упаковывая все, что ему хотелось бы взять с собой, «если мы поедем в Англию»[1233]. Но наступил пост, а никаких известий так и не было. Отцу Беляеву разрешили остаться в Александровском дворце на время служб, правда, за ним все время внимательно наблюдали очень настороженные охранники. В субботу 25 марта Анастасия впервые встала и обедала вместе с семьей. На следующее утро было Вербное воскресенье. В тот день она написала, вероятно, свое первое письмо с начала ее болезни. Она написала его той, кто была ближе всех к ее любимому офицеру — сестре Виктора Зборовского, Кате.

Катя, как и ее сестры Римма и Ксения, во время войны была сестрой милосердия в Федоровском городке[1234]. Тремя годами старше Анастасии, она иногда приезжала из Санкт‑Петербурга играть с ней, когда они были помладше, и девочки стали близкими подругами благодаря их общей привязанности к ее брату Виктору. Во время войны все четыре сестры Романовы часто посылали подарки своим любимцам из конвоя, в первую очередь вязаные носки и перчатки, которые могли пригодиться им на фронте. Они также хранили у себя фотографии Вити (Виктора), Шурика (Александра Шведова) и Скворчика (Михаила Скворцова), которые были сделаны на чаепитии у Анны Вырубовой. После того как они были отрезаны от мира в Александровском дворце, девушки отчаянно пытались поддерживать связь с конвоем, и Катя стала их курьером: ее пропускали во дворец и разрешали приносить и забирать письма[1235].

И если до тех пор Анастасия в отличие от сестер недолюбливала эпистолярный жанр, то теперь, от нечего делать, она начала регулярно писать Кате, чтобы узнать новости о Викторе. «Татьяна просит меня передать это одеяло для Макьюхо {одного из офицеров}, для его маленького сына, — написала она 26 марта. — Наверное, он ее крестник. Как его зовут? Отдай оставшиеся носки и рубашки твоему брату, а он может раздать их своим сослуживцам. К сожалению, этого не хватит на всех, но мы посылаем все, что мы оставили. На донышке этих двух коробок написано, что из вещей передать нашим бывшим раненым. Мария по‑прежнему больна, а я вставала вчера и очень рада, потому что я пролежала в постели приблизительно четыре недели, хотя я все еще слабо стою на ногах.