– Да, я вас слушаю.

– Вам Джуд Грэм звонит. Соседка Кэт Кент. Вернулась она, – бодро сообщил женский голос.

– Хорошая новость, – отозвался Страйк и поднял вверх большой палец.

– Ага, с утра пораньше объявилась. Да не одна. Я спрашиваю: ты где пропадала? А она – молчок, – тараторила соседка.

Страйк вспомнил, что Джуд Грэм считает его журналистом.

– Как понимать «не одна» – у нее сейчас мужчина или женщина?

– Женщина, – с сожалением ответила Джуд. – Девчонка совсем, высокая, худющая, чернявая, вечно у Кэт околачивается.

– Очень ценная информация, миз Грэм, – сказал Страйк. – Я… мм… чуть позже оставлю кое-что у вас в почтовом ящике, за беспокойство.

– Вот это дело, – оживилась соседка. – Ну, бывайте.

И повесила трубку.

– Кэт Кент вернулась домой, – сказал Страйк. – Похоже, у нее сейчас Пиппа Миджли.

– Ну-ну. – Робин с трудом сдерживала улыбку. – Думаю, ты уже не рад, что испробовал на ней свой «стальной зажим».

Страйк мрачно усмехнулся:

– Они меня пошлют куда подальше.

– Еще бы, – сказала Робин. – Конечно пошлют.

– Их вполне устраивает, что Леонору закрыли.

– Если ты изложишь им свою версию, они, возможно, пойдут на сотрудничество, – предположила Робин.

Страйк почесал подбородок, уставившись на Робин невидящим взглядом.

– Не могу, – в конце концов ответил он. – Если станет известно, куда ведет меня мой нос, я, не ровен час, в темном переулке получу нож в спину.

– Ты серьезно?

– Робин, – Страйк начал раздражаться, – Куайна связали и выпотрошили.

Он сел на подлокотник дивана, более воздержанный, чем подушки, но все же застонавший под таким весом, и сказал:

– Пиппа Миджли к тебе прониклась.

– Я все сделаю, – тут же вызвалась Робин.

– Только не в одиночку, – сказал Страйк. – Попробуй меня тоже к ним протащить. Может, прямо сегодня вечером?

– Конечно! – обрадовалась Робин.

Зря, что ли, они с Мэтью установили новые правила? Это было первое испытание, но Робин с уверенностью пошла к телефону. Услышав, что она сегодня задержится и не знает, когда придет домой, Мэтью не возликовал, но и не стал протестовать.

В семь часов вечера, подробно обсудив все тактические ходы, Страйк и Робин порознь выдвинулись сквозь морозную тьму (сначала Робин, а через десять минут – Страйк) в направлении Стаффорд-Криппс-Хауса.

В бетонном дворе опять кучковались молодые парни; при виде Робин они не проявили того настороженного уважения, с каким две недели назад встретили Страйка. Один из них, пританцовывая, пятился перед ней, зазывал на тусовку, отпускал комплименты и глумливо ржал, а его дружки под покровом темноты громогласно обсуждали, как выглядит Робин сзади. Возле бетонной лестницы издевки ее мучителя отдались зловещим эхом. Робин прикинула, что парню лет семнадцать, не больше.

– Мне наверх, – твердо проговорила она, когда он, на потеху своим дружкам, развалился поперек лестничного марша, но на самом деле ее прошиб пот.

«Он сопляк, – внушала себе Робин. – А за тобой идет Корморан». От этих мыслей у нее появился кураж.

– Дай, пожалуйста, пройти, – потребовала она.

Парень помедлил, отпустил пошлое замечание по поводу ее фигуры и сдвинулся в сторону. Робин была почти готова к тому, что он начнет ее лапать, но нет: он вприпрыжку побежал к своей банде, и вслед Робин понеслись грязные ругательства, но она уже поднималась по лестнице на внутреннюю галерею и вздыхала с облегчением, избавившись от преследования.

В квартире горел свет. Робин на мгновение остановилась, чтобы собраться с духом, а потом нажала на кнопку звонка.

Через несколько секунд дверь отворилась на осторожные шесть дюймов; за ней стояла женщина средних лет с копной длинных рыжих волос.

– Кэтрин?

– Ну? – подозрительно отозвалась женщина.

– У меня для вас есть очень важная информация, – сказала Робин. – Вам необходимо это знать.

(«Не говори: „Я должна с вами побеседовать“, – наставлял ее Страйк, или „У меня к вам несколько вопросов“. Всячески показывай, что этот разговор в ее интересах. Постарайся как можно дольше не называть себя, делай вид, что время не терпит, – пусть она решит, что твой приход выгоден ей самой. Просочись за порог, не дав ей опомниться. Называй ее по имени. Установи личный контакт. Не молчи».)

– Выкладывай, – потребовала Кэтрин Кент.

– Можно мне войти? – попросила Робин. – Здесь ужасный холод.

– Кто ты такая?

– Кэтрин, вам необходимо это выслушать.

– Кто еще…

– Кэт? – окликнул кто-то сзади.

– Ты – журналистка?

– Я друг, – принялась импровизировать Робин, наступая носками туфель на порог. – Я хочу вам помочь, Кэтрин.

– Эй… – Рядом с Кэт всплыло знакомое удлиненное лицо с большими карими глазами. – Это она, я тебе про нее рассказывала! – воскликнула Пиппа. – Она с ним работает…

– Пиппа, – Робин заглядывала ей в глаза, – ты же знаешь: я на твоей стороне… мне нужно кое-что рассказать вам обеим, это очень срочно…

Одна ступня уже на две трети была за порогом. Удерживая перепуганный взгляд Пиппы, Робин продолжала говорить со всей убедительностью, на какую только была способна:

– Пиппа, я только потому и пришла, что это крайне важно…

– Впусти ее, – сказала Пиппа. В ее голосе звучал страх.

В прихожей было тесно от верхней одежды. Кэтрин провела Робин в маленькую, освещенную торшером гостиную с голыми стенами цвета слоновой кости. На окнах висели коричневые занавески, но такие тонкие, что сквозь ткань просвечивали окна противоположных домов и огни машин. Старенький диван, стоящий на ковре с рисунком из завитков, был накрыт несвежим оранжевым покрывалом, а на дешевом кофейном столике, сколоченном из сосновых досок, осталась начатая китайская еда, купленная навынос. В углу, на хлипком компьютерном столе, лежал ноутбук. Перед ее приходом, как заметила Робин с чувством, похожим на угрызение совести, женщины сообща украшали небольшую искусственную елку. На полу лежала гирлянда, а на единственном кресле – разрозненные игрушки. Среди них выделялось фарфоровое блюдечко с надписью: «Будущий великий писатель!»

– Что тебе надо? – требовательно спросила Кэтрин Кент, сложив руки на груди и сверля Робин маленькими свирепыми глазками.

– Я присяду? – спросила Робин и опустилась на диван, не дожидаясь разрешения.

(«Расположись поудобнее, но, конечно, в рамках приличий, тогда им труднее будет тебя выставить», – учил ее Страйк.)