— С образцом номер один — полный порядок. Это обычная для округа Бартон почва. А вот образец номер два — песок, причем не простой, а в смеси с блестками золота, серебра и меди. Все частицы, разумеется, очень мелкие. Но если у какого-то фермера в вашем округе такого песка целая шахта, то он может считать себя миллионером.

— Ну, у него этого песка самое большее пять вагонеток.

— А где он его взял?

Глубоко вздохнув, я рассказал все, что мне было известно о происшествии на сороковом участке Пита.

Ученый-почвовед сказал, что они сейчас приедут к нам, но прежде чем он повесил трубку, я спросил его насчет третьего образца с участка банкира Стивенса.

— Что он выращивал на этой земле? — спросили меня на другом конце провода озадаченно. — Насколько мы понимаем, она абсолютно истощена. Скажите ему, пусть прежде чем что-нибудь сеять на ней, внесет как можно больше органических удобрений и все необходимое, чтобы земля вновь стала плодородной.

Почвовед приехал на участок Пита вместе с тремя другими учеными из колледжа. Чуть позже, на неделе, после того как газеты под крупными заголовками протрубили на всю страну об этом инциденте, прикатила парочка господ из Вашингтона. Однако они, как видно, ничего не могли понять из случившегося, так что в конце концов отчалили обратно. Газеты еще немного пожевали эту тему, но вскоре бросили ее.

За это время масса любопытных посетили ферму Пита, чтобы собственными глазами посмотреть на яму и песок. Они растащили больше половины кучи и довели Пита до бешенства.

— Я решил засыпать эту яму — и дело с концом, — заявил он мне, что и сделал немедленно.

Тем временем в моем доме положение все более улучшалось. Растеньице, кажется, поняло мое предупреждение не выходить со двора, вело себя как и подобает растению днем и оставило детей в покое: пусть играют себе на здоровье на моем дворе, если это им так нравится. Но самым прекрасным было то, что пес, совершавший набеги на бак с мусором, больше ни разу не показался.

Много раз, пока продолжался ажиотаж вокруг ямы у Пита, мне страсть как хотелось рассказать кому-нибудь из ученых о моем госте, но каждый раз я откладывал, потому что мы с ним мало продвинулись по части преодоления языкового барьера. Правда, в других отношениях мы ладили отлично.

Я предоставил как-то раз пришельцу возможность посмотреть, как разбирается, а затем вновь собирается электромотор, но был не слишком уверен, что он понял что-либо. Я пытался объяснить ему, что такое механическая сила, и показал, как мотор эту силу производит; попробовал рассказать немного об электричестве, электронах и протонах, однако быстро запутался, так как сам очень мало что смыслил во всем этом. Сказать по совести, я не думаю, чтобы растеньице поняло хоть что-либо по части электрических двигателей.

Зато с автомобильным мотором мы добились успеха. Затратив целое воскресенье, мы его разобрали на части, а затем снова собрали. Следя за моими действиями, растеньице, кажется, заинтересовалось мотором всерьез.

День был жарким, а дверь в гараже нам пришлось держать на запоре, и я грешным делом предпочел бы потратить воскресенье на рыбалку, а не на разборку грязного, в мазуте, двигателя. Десятки раз я задавал себе вопрос: «Стоит ли вообще заниматься этим делом и нет ли каких-то более легких методов ознакомления моего гостя с фактами нашей земной жизни?»

Я так устал за воскресенье, что в понедельник утром не расслышал будильника и проснулся на час позже, чем нужно. Быстро натянув на себя рубашку и штаны, я кинулся к гаражу — дверь оказалась открытой, а внутри находилось растеньице. Оно разбросало по всему полу части двигателя и продолжало, радо-радехонько, трудиться над моей автомашиной. Я чуть было не набросился на него с топором, но вовремя сдержался. Заперев дверь гаража, я пошел на работу пешком.

Весь день меня мучил вопрос, каким образом пришелец попал в гараж. Может, он проник туда вечером заранее, когда я отвлекся, или же он умеет открывать замки отмычкой. Я также спрашивал себя, в каком состоянии окажется машина к моему приходу, и уже ясно представлял, как работаю в гараже допоздна, собирая ее.

Я ушел с работы на час пораньше, решив, что если уж мне нужно возиться с машиной, то лучше начать поскорей.

Придя домой, я увидел, что мотор собран, а пришелец стоит в огороде, изображая собой сорняк. Значит, он умеет открывать замки — ведь я, уходя на работу, гараж запер.

Держа пари с самим собой, что мотор не заведется, я включил зажигание. Однако двигатель заработал вполне нормально. Я проехал по улице, чтобы проверить машину, — она оказалась в полном порядке.

Для следующего занятия я постарался найти что-нибудь попроще. Я достал столярный инструмент, показал его моему гостю и дал возможность посмотреть, как я буду делать птичью клетку. Не то чтоб мне очень нужна была такая клетка — в доме их имелось достаточно, — но я предполагал, что так мне будет легче и проще показать, как мы работаем по дереву.

Растение внимательно следило за мной, но, мне показалось, было чем-то недовольно. Положив руку на ветку, я спросил, в чем дело, но в ответ получил угрюмое молчание.

Я был озадачен. Почему растеньице проявило самый живой интерес при разборке мотора, а тут, когда я стал делать птичью клетку, опечалилось? Я не мог догадаться до тех пор, пока несколько дней спустя мой гость не застал меня за срезанием цветов для моей вазы в столовой.

И тогда он ударил меня.

Растение есть растение, а цветы тоже являются растениями. Да и доски тоже когда-то были растениями. Я стоял в саду с подрагивающим в руке букетом, а пришелец смотрел на меня, и я подумал о всех тех потрясениях, которые его ожидают, когда он получше узнает нас: как мы вырубаем леса, выращиваем растения на корм и одежду, выжимаем из них соки и извлекаем лекарства. Как я понял, растеньице во всем напоминало человека, который попал на другую планету и увидел там, как некоторая форма жизни выращивает людей себе на корм.

Растеньице, казалось, не разозлилось и не убежало от меня в ужасе. Оно просто опечалилось, а когда оно печалилось, то становилось самым печальным существом, какое вы только можете себе представить. По сравнению с ним пропойца с похмелья выглядит наверняка веселей.

Если мы когда-нибудь доживем до такого момента, когда действительно сможем разговаривать друг с другом (я имею в виду беседы о таких вещах, как мораль, этика, философия), я тогда узнаю, какие чувства испытывает мой гость к нашей потребляющей растения цивилизации. Он наверняка пытался рассказать мне об этом, но я не сумел понять многое из того, на что он намекал.

Как-то раз вечером мы сидели на ступеньках крыльца и глядели на звезды. Еще раньше пришелец показал мне свою родную планету, а может быть, одну из планет, которую он посетил, — не знаю. Все, что я уловил тогда, состояло из каких-то смутных образов. Одно место казалось горячим и красным, другое — холодным и голубым. Было еще одно, третье. Окрашенное во все цвета радуги, оно вызывало в душе спокойное, чуть радостное чувство, словно там веял нежный, прохладный ветерок, журчали фонтаны, и в легком сумраке пели птицы.