— Откуда я это знала?! — вспылила она. — Ты бросил меня, а я, по-твоему, должна сидеть сутками в надежде, что ты соизволишь вспомнить обо мне! И еще угадывать твои прихоти…

— У тебя есть чулки?! — перебил я, повышая голос. Секунду она колебалась.

— Есть, — сдалась она и покраснела.

Не удержавшись, я бросился ее целовать.

— Ты купила их здесь? Для меня? — спрашивал я.

— Ничего я не покупала! — оправдывалась она, пряча лицо. — Я просто… Так вышло!..

— Надевай! — потребовал я. — Нет, подожди, я сам найду тебе платье!

Не слушая ее протесты, я кинулся к шкафу, но, перерыв все, не нашел ничего подходящего. Точнее, ничего, достаточно короткого.

— Так. Тебе придется надеть мою рубашку! — объявил я.

— Твою рубашку? — ахнула она. — А в чем пойдешь ты? Что ты опять замышляешь? Новое извращение? Имей в виду, я больше никогда…

— Давай, давай, — поторопил я, стаскивая с себя рубашку и бросая ей. — Рубашку, чулки. И никакого белья!

— Отстань от меня! — сердито воскликнула она, швыряя рубашку на пол. — Маньяк!

— Ты еще не все знаешь! — кивнул я многообещающе.

— Не буду! — упрямо твердила она. — Не буду! Не буду!

Я прислонился к шкафу и, сложив руки на груди, молча следил за ней.

— Не буду! — повторила она в который раз. Потом подняла с пола рубашку и исчезла в ванной.

— И не надейся! — прошипела она, вновь показываясь в комнате, чтобы забрать косметичку. — Я уже однажды…

Не дав ей договорить, я снова запихнул ее в ванную комнату. Оставшись один, я накинул пиджак на голое тело и, поймав свое отражение в зеркале, решил, что так вполне сойдет и что можно даже обойтись и без галстука.

Потом снял с постели простыни и связал их вместе покрепче. Затем я привязал их к батарее под окном и распахнул окно. Улица была темной и пустынной. Охрана ждала нас во дворе, у подъезда, с другой стороны, так что не было никакой опасности быть замеченными ею. От подоконника до земли было не больше пяти метров, и простыни болтались почти над самым тротуаром.

Чтобы проверить прочность узлов, я, на всякий случай, даже выбрался наружу, спустился по простыням до первого этажа, опять вскарабкался наверх, уселся в кресло и принялся ждать, борясь со своим нетерпением.

Ирина появилась минут через тридцать, подкрашенная и причесанная, в черных чулках и черных туфлях на высоких каблуках. Моя белая рубашка была ей слишком свободной в плечах и талии, зато даже не закрывала обнаженных бедер. Я тут же вскочил как ошпаренный.

— Вот это да! — выпалил я, испытывая знакомый жар.

— Ну, как? — весело спросила она. — Я опять похожа на проститутку?

— Нет! — торопливо ответил я, уже стоя рядом, гладя и целуя ее.

Это была правда. Ни одна проститутка не решилась бы выйти в таком виде на улицу.

Обняв ее за плечи, я подвел ее к окну.

— Мы спустимся по простыням, — начал объяснять я. — А вернемся через подъезд, мимо охраны.

Она отшатнулась.

— Ты обалдел?! — ужаснулась она, потрясенная. — А если меня кто-то увидит? Меня же в этом городе знает каждая собака! Я никуда не пойду! Я не собираюсь выполнять твои безумные фантазии!

Я не ответил и опять принялся ее целовать.

— Нет, — бормотала она. — Ни за что! Я же сорвусь и разобьюсь насмерть! Я боюсь высоты! У меня голова кружится!

— Это не от высоты! — прошептал я, задыхаясь.

— Что подумает обо мне твоя охрана, когда мы будем возвращаться?!

— Я тебя загорожу, — пообещал я. В эту минуту я пообещал бы что угодно.

— Нет! — отчаянно взмолилась она. — Я прошу тебя!

Поборов себя, я с трудом разжал руки, вылез на подоконник и спустился вниз. Через секунду я уже стоял на земле и приветственно махал ей из темноты. Она, свесившись из окна, со страхом следила за мной.

— Только сначала сбрось мне свои туфли, — посоветовал я негромко. — Наденешь их уже здесь.

— Вот дура! — воскликнула она, швыряя мне вниз одну туфлю за другой. — Связалась с дураком!

— С маньяком, — поправил я снизу. — Маньяки — не дураки.

— Ну почему из всех извращенцев мне достался самый извращенный, — причитала она, выбираясь на подоконник и опасливо цепляясь за простыни. — Ну есть же где-то порядочные, мужчины!

Она неловко повисла на простынях. Рубашка задралась до талии. Я издал хриплое рычание.

— Не двигайся! — скомандовал я. — Дай мне еще секунду полюбоваться! С ума сойти!

— Ай! — тоненько взвизгнула она и торопливо скользнула вниз. — Мамочка!

Я успел ее подхватить.

— Кошмар! Кошмар! — повторяла она, надевая туфли. На дороге показались огни фар приближающейся машины, Ирина в страхе метнулась в кусты и присела.

— Тут есть сквер? — спросил я, обнимая ее.

— Не знаю, — пробормотала она. — Есть, кажется. За углом, возле остановки. Какой ужас!

Было около трех часов утра, может быть, больше, я не смотрел на часы, потому что обнимал ее и гладил поверх рубашки и под ней. Ночной город еще не остыл от дневного зноя. Безлюдная улица казалась в темноте широкой и бесконечной. Большинство окон уже давно погасли, и даже фонари не горели. В июне, когда светает рано, муниципалитеты всегда экономят на электричестве.

Мы молча брели в окружении черных высоких домов, потерянные в этом замершем пространстве спящего города. Ирина старалась ступать неслышно, но каблуки предательски громко стучали по асфальту, и она вздрагивала и прижималась ко мне. Я плавал в жаркой, горячей истоме.

Сквер за остановкой был совсем небольшим: пара аллеек со сломанными скамейками, ряды запущенного кустарника и несколько чахлых деревьев в глубине.

— Куда? — спросила Ирина потерянно и покорно. Не отвечая, я повел ее вглубь сквера, где темнота

была густой и кромешной и где в кустах слышались легкие шорохи.

— Что мы делаем? — прошептала она одними губами, уже не сопротивляясь. Я зажал ей рот поцелуем.

Я был близок к выходу в открытый космос, когда откуда-то с земли раздался топот неверных шагов, тяжелое дыхание, треск ломаемых кустов и пьяный сиплый голос:

— Серега! Ты где, Серега?!

Мы оба вздрогнули от неожиданности.

— Кто-то идет! — испуганно вскрикнула она, прижимаясь. В следующее мгновение она застонала и обмякла у меня в руках. Я стиснул зубы, чтобы мой стон не слился с ее. Я все-таки вылетел в космос.

— Серега! — не унимался пьяный. — Я с тобой возился три часа, а ты, выходит, протрезвел и — привет!