Таким образом, обманутый знаками власти, за которыми не было реальных полномочий, номинальный император римского Запада осознал, что он является лишь фиктивным правителем. Трудно поверить в обременительность подобного существования. Никогда не покидавший пределов Италии, Валентиниан делил свое время между частной жизнью, наполненной блеском необычайной роскоши, и официальными церемониями. Работа императора, как мы видели, состояла в том, чтобы воплощать саму суть идеологии Римского государства. Он считался вместилищем сверхчеловеческой, поистине установленной Богом сущности римского миропорядка, представляя в придворном церемониале ту божественную силу, которая санкционировала само бытие Римской империи. Являясь, подобно звезде, во время многочисленных церемоний, процессий, церковных служб и аудиенций, император никогда не давал своему ореолу потускнеть. Те обязанности, которые он должен был исполнять изо дня в день, были в высшей степени утомительны своей повседневностью. Империя, являя собой упрощенный вариант однопартийного государства в действии, не терпела никаких разногласий в обществе. Единство — это было все. Постоянно проводившиеся церемонии должны были утвердить эту идею в умах. Вспомним, что именно при Валентиниане «Кодекс Феодосия» был внесен в сенат (см. гл. III). Сам Валентиниан воздержался от участия в этом знаменательном событии; впрочем, оно стояло в ряду тех мероприятий, которые ему приходилось ежедневно выносить. Аккламации, предварявшие, судя по всему, каждую более или менее значительную церемонию при дворе, включали 245 возгласов одобрения из уст присутствовавших при этом сенаторов. Небольшой эксперимент, который я однажды провел с моим одиннадцатилетним сыном, показал, что за минуту вы можете выкрикнуть до 18 подобных восхвалений, так что церемония, сопровождавшая принятие «Кодекса», должна была занять по меньшей мере сорок минут — и это не учитывая самого́ утомительного заседания, а также то, что ближе к концу любое действо обычно замедляется.

Предшественники Валентиниана исполняли ту же самую нудную повседневную работу, однако они по крайней мере получали удовлетворение от принятия политических решений и назначений на должности за закрытыми дверями, после того как заканчивались помпезные мероприятия. Мы уже были свидетелями того расстройства, в которое подобный образ жизни поверг сестру Валентиниана, Гонорию: роман с главным распорядителем императорского дворца, неожиданная беременность и опасные сношения с Аттилой Гунном (см. гл. VII). Да и Валентиниану было нелегко изменить положение вещей. Жизнь становится в тягость для августейших юношей, которые достигают совершеннолетия лишь для того, чтобы осознать, что они все еще остаются в стороне от реальной власти. Они могут забыть об осторожности, подобно семнадцатилетнему Эдуарду III, который в полночь 19 октября 1330 г. ворвался в Ноттингемский замок, чтобы отстранить от власти свою мать, королеву Изабеллу, арестовать ее любовника Мортимера и захватить бразды правления в свои руки. Однако в большинстве своем коронованные юноши не столь отважны, и в 440-х гг. Аэций был единственным оплотом юного императора в борьбе с гуннами.

Если в 430–440-х гг. Валентиниан ничего не мог поделать со своими неприятностями, то крах гуннской империи породил тот ветер перемен, который начал витать среди придворных кругов Запада. В 450 г. или около этого времени дважды яблоко раздора прокатилось между Аэцием и его императором. 28 июля того года восточноримский император Феодосий Нумер после падения с лошади. Валентиниан принадлежал к той же династии, что и Феодосий, будучи женат на одной из его дочерей, Евдоксии, и именно войска Феодосия посадили его на трон Западной Римской империи в знак восстановления единства династии (см. гл. VI). Феодосий был последним мужским ее представителем на Востоке, его единственный сын Аркадий умер раньше своего отца. Узнав о смерти своего кузена, Валентиниан возымел намерение, как передают, отправиться в Константинополь, чтобы предъявить претензии на власть над всем римским миром в качестве единственного императора. Аэций выступил против этого плана. Безусловно, это была плохая идея. У Валентиниана не было связей в Константинополе, и политические круги Восточной Римской империи вовсе не горели желанием его принять. Дела там направлялись сестрой Феодосия, Пульхерией, чей голос был решающим в течение всего правления ее брата. В конечном счете она вышла замуж за военачальника по имени Маркиан. 25 августа именно Маркиан стал новым императором Востока. Валентиниан упустил свой шанс, каким бы он ни был, и возражения, которыми Аэций встретил его план, усугубили горечь обиды.

Второй повод для разногласий между этими двумя людьми возник в связи с матримониальными планами. В браке Валентиниана и Евдоксии родились лишь две дочери: Евдокия (родилась в 438 или 439 г.) и Плацидия (родилась между 439 и 443 г.). В начале 450-х гг., после 15 лет совместной жизни, казалось, что едва ли царственная чета способна иметь еще детей. Это означало, что наследование престола Западной Римской империи было открыто для узурпаций, и наиболее вероятный способ избежать этого заключался в том, чтобы выдать замуж одну или другую из дочерей Валентиниана. Как мы видели в VI главе, Евдокия была обручена с Гунерихом, сыном Гейзериха, короля вандалов, в рамках мирного соглашения 440-х гг., и он не считался серьезным претендентом на престол. Таким образом, именно Плацидия стала ключом к будущему римского Запада, поэтому в начале 450-х гг. Аэций всеми силами старался убедить Валентиниана обручить ее с его сыном Гауденцием. Этот брачный союз должен был укрепить позиции Аэция во власти, сделав в высшей степени вероятным то, что именно Гауденций станет преемником Валентиниана. Ввиду отсутствия у Валентиниана наследника мужского пола породниться с династией благодаря браку было бы достаточным условием, для того чтобы стать легитимным наследником, тем более что аналогичная комбинация совсем недавно осуществилась в Константинополе. Неясно, отдавал ли себе Аэций, добиваясь заключения этого брака, отчет в том, что исход истории с наследованием трона на Востоке уже ослабил его влияние на Валентиниана. Однако брачный проект, безусловно, усилил уже мучившее императора чувство досады в той степени, в которой тот был унижен в собственной империи.

Более того, со смертью Аттилы и крушением его империи Аэций, как теперь могло показаться, стал гораздо терпимее к попыткам самоутверждения со стороны Валентиниана, и в конечном счете не Аэций, а именно император был тем человеком, который воплощал в себе преемственность власти в империи. Впервые после достижения им совершеннолетия Валентиниан осмелился распоряжаться собственной жизнью без участия своего главнокомандующего. Вероятно, Аэций чувствовал приближение опасности, и в этом, возможно, заключалась другая причина, почему он рискнул добавить результат своего сватовства к списку всех обид Валентиниана. Несмотря на все заверения в том, что между Аэцием и императором сохраняется полное согласие, акулы, всегда скрывавшиеся в глубоких водах римской имперской политики, т. е. лица в императорском окружении, почувствовали первый слабый запах крови. О заговоре, который в конце концов низверг Аэция, мы довольно хорошо осведомлены, и вновь благодаря трудам Константина VII Багрянородного. Рассказ об этих событиях сохранился в таком его произведении, как сборник эксцерптов «О заговорах против василевсов». Повествование о падении Аэция сохранилось в извлечении из «Истории» некоего Иоанна Антиохийского, однако он был поздним компилятором и, вероятно, опирался в первую очередь на «Историю» Приска. Итак, вновь перед нами пара Приск — Константин, которая сообщает нам то, что мы хотели бы знать.