— Почти два месяца, как мы улетели с Этерны, а вас все гложут какие-то мысли. Можно подумать, что вы с громадной неохотой покинули это сонно-ползающее царство. Что с вами, коммодор?

— Я уже объяснял вам. Цивилизация копуш меня сильно встревожила.

— Но это же абсурд, — заявил Паскоу. — Ну, не получилось у нас контакта с самыми медлительными из разумных существ. И почему мы должны впадать в отчаяние? Оставьте их в покое и забудьте об этом курьезе.

— Оставить их в покое проще простого. А вот забыть — тут уже сложнее. Их цивилизация несет в себе некий смысл, которому противится мой разум.

— Прошу вас, коммодор, не говорите загадками.

— Хорошо. Попробую объяснить. В далеком прошлом на Земле происходили десятки крупных войн. Большинство их было вызвано алчностью, амбициозностью, страхом, завистью, желанием спасти репутацию или непроходимой глупостью. Но некоторые войны вспыхивали по вполне благородным, альтруистическим причинам.

— Неужели?

— Представьте себе. Были войны, спровоцированные теми самыми добрыми намерениями, которыми вымощена дорога в ад. Большие, стремительно развивающееся народы пытались насильно заставить тех, кто двигался медленнее, приноровиться к их скорости. И иногда земным «копушам» становилось невмоготу. Им были ненавистны попытки насильственного развития, и они начинали стрелять, отстаивая свое право плестись нога за ногу. Теперь понятно?

— Мне понятно, что мы получили урок, но не ясна ваша аналогия, — признался Паскоу. — Копуши не смогли бы убить даже хромого пса. Вдобавок мы никому из них не причинили зла.

— У меня не возникало даже мысли об агрессивности копуш.

— Вы можете внятно объяснить, что же тогда вас волнует?

— В прошлом Земля упорно не замечала одной особенности. Если бы люди учли эту особенность, из-за нее перестали бы вспыхивать войны.

— И что это за особенность?

— Скорость развития, — ответил Лей. — До сих пор мы никогда особо не задумывались об этом. Разница между быстрым и медленным ускользала от нас. Вернее, все быстрое мы привыкли считать хорошим и прогрессивным, а все медленное — плохим и отсталым.

Коммодор кивнул в сторону иллюминатора. Среди космической темноты перемигивались крохотные искорки далеких звезд.

— Отсюда они едва заметны, но мы-то знаем, что каждая из них — громадный раскаленный шар. Так и с разницей в скорости развития рас и цивилизаций. Раньше мы не видели в этом проблемы, а если и видели, то считали ее такой же маленькой точкой. И вдруг проблема разрослась до размеров звезды, и мы уже не можем обманывать себя, будто не знаем ее истинной величины. А сколько их в космосе — бесчисленных и нескончаемых проблем?

Паскоу задумался над его словами.

— Что тут сказать? Не могу с вами спорить; все это самоочевидно. Рано или поздно мы опять столкнемся с чем-нибудь подобным. Когда-то это должно было случиться.

— Отсюда и мои тревоги, — сказал Лей.

— Если вам нравится себя пугать, пугайте на всю катушку, — посоветовал ему социолог. — Меня это не волнует. С моей головы не упало ни волоска. Почему я должен волноваться, если завтра какой-нибудь свихнутый разведчик обнаружит расу, которая еще медленнее копуш? В моей молодой жизни ничего не изменится.

— А почему обязательно медленнее? — спросил Лей.

Паскоу оторвался от иллюминатора.

— Куда вы клоните, коммодор?

— Вы согласились, что проблема скорости развития действительно существует. А теперь переверните ее вверх тормашками и взгляните на нее по-другому. Что, если нам встретится цивилизация, чей темп жизни в двадцать раз быстрее нашего? Цивилизация, которой мы покажемся такими же копушами?

Подумав пару минут, Паскоу почесал затылок и не особо уверенным тоном ответил:

— Такое невозможно!

— Невозможно? Почему?

— Потому что до сих пор мы не встречали таких рас. И потом, если они быстрее, они первыми должны были бы наткнуться на нас.

— Но их планетная система может находиться в сто раз дальше доступного нам космоса. Или это совсем молодая раса, в десять раз моложе нашей, но уже почти достигшая нашего уровня.

— Знаете, коммодор, — сказал Паскоу, на лице которого появилось такое же задумчиво-меланхоличное выражение, какое он неделями наблюдал у Лея, — в космосе и так довольно разных бед, чтобы изобретать дополнительные.

Тем не менее когда корабль совершил посадку, социолог продолжал раздумывать над словами коммодора, и возможность встречи с такой цивилизацией начинала все сильнее его раздражать.

Но пока что им предстояла встреча с посланцем командования четвертого сектора. Тот явился на борт с толстой пачкой разных документов. Сам он был таким же толстым и пропитанным показной сердечностью.

— Коммодор, лейтенант Воген к вашим услугам, — заученно-бодрым голосом представился посланец. — Уверен, что ваша экспедиция была приятной и полезной.

— Бывает и хуже, — коротко ответил Лей.

Излучая казенную доброжелательность, Воген продолжал:

— Мы получили предписание с Земли, от Маркхэма из Отдела заданий. Он приказывает вам проверить оборудование корабля, пополнить запасы топлива и лететь на Милашку. Я захватил с собой координаты планеты.

— Как вы сказали? — встрепенулся Паскоу.

— Милашка.

— Храни нас небо! Милашка!

Социолог плюхнулся на стул и уставился в стену.

— Милашка! — в третий раз произнес он, нервно перебирая пальцами.

Чувствовалось, что странное название чем-то загипнотизировало его.

— А кто сообщил о ее обнаружении? — с глубоким подозрением спросил Паскоу.

— Вообще-то я не смотрел, но в записях есть имя этого парня.

Воген услужливо зашелестел бумагами.

— Вот. Нашел. Этого парня зовут Арчибальд Бойделл.

— Так я и знал! — взвыл Паскоу. — Всё. С меня хватит. Я ухожу в отставку — и немедленно.

— За восемь лет вы уходили в отставку не менее двадцати раз и всегда немедленно, — напомнил ему Лей. — Это начинает превращаться в какой-то дурной ритуал.

— На этот раз я сдержу слово.

— И это вы тоже изволили утверждать, — сказал Лей и со вздохом добавил: — Если вы строго придерживаетесь своего ритуала, то вскоре вы предложите мне убираться ко всем чертям.

Паскоу решительно замахал руками.

— Ладно, коммодор, давайте успокоимся и посмотрим на вещи здраво. Скажите, какой экипаж, не потерявший рассудка, полетит на встречу с планетой, которую назвали Милашкой?

— Этим экипажем будет наш, — сказал Лей. Дождавшись, когда успокоится подскочившее давление, он спросил: — А разве у нас есть другой выбор?