Марк Ванхунакер

В полете. Мир глазами пилота

Mark Vanhoenacker

SKYFARING:

A Journey With A Pilot

Copyright © 2015 Mark Vanhoenacker

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2018

***

Марку, Льюису и в память о моих родителях

…Здесь, как и повсюду, все тот же век. Свет в глинобитных городах эпох не ведает. У ржавой бухты Порт-оф-Спейна предместий блекнет блеск, переходя в слова «Диего Мартин», «Маравал» – шоссе, протяжные, как сожаленья, и крошечные колокольни, так что звона не расслышать, ни резких выкриков с беленых минаретов в зеленых деревушках. Опусти окно – порыв пойдет листать тростник на поле стансов.

Скользнув над охристым болотом быстрой тучей белых цапель, легко отыщут имена родные ветки и рассядутся по-птичьи.

В лицо стремительно несется чувство дома – тростник гоняет ветер; изгородь; мир все-таки стоит на месте, хоть колеса катятся, и вздрагивает, вздрагивает сердце[1].

Дерек Уолкотт. Разгар лета

От автора

МНЕ БЫЛО ОЧЕНЬ ТРУДНО РЕШИТЬ, какие определения и единицы измерения использовать в этой книге. Авиация глобальна во всех областях кроме терминологии. Высота полета и географические высоты приведены здесь в основном в футах, но иногда даны и в метрической системе – если ее используют в тех краях, над которыми пролетает воздушное судно. Скорость ветра приводится иногда в узлах, а иногда – в метрах в секунду. Видимость обычно дана в километрах. Время от времени я использую для ее измерения британские, не морские, мили. Килограммами и метрическими тоннами – единицами измерения массы – я измеряю вес. Это отступление от нормы давно проникло в наш язык, и встретить его сегодня можно не только в повседневных разговорах пилотов, но и на страницах авиационных справочников.

Авиация многолика, как планета Земля. Работая над этой книгой, я обнаружил, что у многих пилотов – особенно у тех, кто работает за пределами Британии, в маленьких авиакомпаниях, на маленьких самолетах, – профессиональный опыт существенно отличается от того, которым располагаю я. Мой личный опыт ограничен, но я постарался описать его как можно точнее.

Если у вас есть любимая фотография, сделанная из иллюминатора самолета, я буду рад на нее полюбоваться. Пожалуйста, присылайте свои снимки на сайты skyfaring.com. и markvr.com.

Лондон, октябрь 2014

Взлет

Я СПЛЮ В МАЛЕНЬКОЙ ТЕСНОЙ КОМНАТУШКЕ. Здесь нет окон и темно, как в корабельном трюме. Я лежу у самой стены. Сквозь стену доносится ровный гул. Кажется, что нас, как валуны в горном ручье, обтекают бесчисленные молекулы воды, только еще стремительнее и плавнее. Словно эти частицы несутся мимо, не касаясь нашего судна.

Я один. Лежу в голубом спальном мешке, на мне голубая пижама. Я получил ее в подарок на Рождество несколько лет назад и за много тысяч миль отсюда. В комнату проникает – и нарастает – звук. Мы явно куда-то движемся. Стены в помещении изогнутые, они образуют полукруг над моей узкой кроватью. Это корпус «Боинга-747».

Если на вечеринке или на званом ужине я говорю, что летчик, меня обязательно начинают расспрашивать о моей профессии. Обычно вопросы касаются строения авиалайнеров, или новые знакомые просят объяснить странное зрелище или шум, замеченные ими на борту во время недавнего полета. Иногда меня спрашивают, по каким маршрутам мне приходилось летать и какие города мои любимые. Однажды меня поставили в тупик вопросом: стал ли мой мир больше или меньше, когда я начал летать?

Но есть три вопроса, которые мне задают чаще всего, почти одними и теми же словами. Всегда ли я хотел быть пилотом? Видел ли я «там, наверху» нечто не поддающееся объяснению? И помню ли я свой первый полет? Мне очень нравятся эти вопросы. Они – из тех времен, когда авиация еще не стала частью нашей повседневности. А это значит, что и сегодня, в эпоху массовых воздушных перевозок, для многих из нас полеты не перестали быть чудом. Эти повторяющиеся вопросы напоминают мне: несмотря на то что аэропланы перевернули наше сознание, в глубине души мы по-прежнему живем в мире древних, и даже первобытных, представлений о времени, месте, движении и небе.

Как и всякая большая любовь, полет – это одновременно освобождение и возвращение. Как писала Исак Динесен в книге «Из Африки», «только в воздухе обретается полная свобода жизни в трех измерениях; после долгих веков заточения и мечтаний человеческое сердце вырывается в пространство»[2]. На заре авиации люди ходили посмотреть на самолеты. Просто так. Это был удивительный аттракцион. И сегодня детям, впервые видящим летательный аппарат, путешествие по воздуху часто кажется чудесной забавой.

Почти все мои друзья-летчики говорят, что полюбили самолеты еще в юном возрасте. Ребенком я все время возился со сборными авиамоделями. Я развешивал их у себя в комнате под потолком, уклеенным светящимися в темноте звездами. В конце концов в моем искусственном небе стало тесно, как над аэропортом Хитроу, а по ночам созвездий было не разглядеть из-за темных силуэтов моих домашних лайнеров. Я с нетерпением ждал семейных отпусков. Мне было все равно, куда мы полетим – лишь бы лететь. Даже в Диснейленде я считал минуты до возвращения домой. До того момента, когда мы вновь очутимся на борту того чудесного лайнера, который принес нас в Орландо.

В школе почти все мои внеклассные работы были так или иначе связаны с авиацией. Я делал воздушные шары из бумаги, я шлифовал крылышки из пробкового дерева и смотрел, как легко они порхают в струе воздуха от фена, будто их держит в воздухе мощный электрический заряд. Однажды, когда мне было тринадцать, у нас в доме раздался телефонный звонок, и мама с улыбкой передала мне трубку. Со мной хотел побеседовать вице-президент компании «Боинг». Он получил письмо, в котором я просил прислать мне видеосъемку «Боинга-747» в полете. Видео понадобилось мне для одного из школьных проектов. Вице-президент рад был помочь и спрашивал, в каком формате должен лететь 747-й – в Betacam или VHS. Это был мой первый в жизни деловой телефонный разговор.

У нас в семье я единственный летчик. Хотя в каком-то смысле летательные аппараты окружали меня всегда. Мой отец буквально бредил ими. Городок в Западной Фландрии, где он рос, во время Второй мировой войны находился у самой линии фронта.