– Я должна вам рассказать. Должна рассказать хоть кому-нибудь, только не говорите милорду и никому другому, что я обсуждала с вами королеву.

– Я не стану слушать никаких предательских речей, – спешу ответить ей. – Мне нельзя такое слушать.

– Никакого предательства, это общие сведения, – тараторит Агнес. – Лорд Роберт Дадли сделал королеве предложение, и она согласилась выйти за него на Сретение!

– Нет! – восклицаю я. – Вы наверняка ошиблись. Я готова поклясться, что она ни за кого не выйдет замуж, в том числе и за Дадли.

– Выйдет! Выйдет! Они поженятся на Сретение.

– От кого вы это услышали? – Я все еще настроена скептично.

– Это уже многим известно, – говорит она. – Сэр Уильям сам сказал мне, а еще я слышала от подруги, чья кузина служит герцогу Норфолку, который уверял, что свадьба не состоится, но теперь ничего не может поделать. О! – Ей вдруг приходит мысль. – А как же вы? Она освободит вас, если выйдет замуж?

– У нее и сейчас нет причин держать меня здесь. Вряд ли я могу соперничать с ней за внимание лорда Роберта. Однако действительно, если королева будет замужем и родит сына, зачем ей держать в заключении меня и мою сестру? Если она вступит в брак, то, возможно, разрешит и всем фрейлинам.

– Вот это будет свадьба! – радуется Агнес. – Конечно же, она помилует заключенных ради такого события.

– Сретение, – повторяю я, думая о Томасе, который лежит на сыром полу в тесной холодной камере и голодает. – До февраля еще долго.

Для меня в Чекерс не устраивают торжественный ужин на Рождество. Боюсь, так же безрадостно проводят время и моя сестра в Ингейтстоуне, и ее супруг в доме сэра Джона Мейсона в Лондоне. Может, хоть Тедди в Ханворте получит подарок от своей бабушки, например пряничного человечка, но он уже понимает, что обойдется без рождественского благословения от матери и отца. Моему мужу Томасу будет невыносимо холодно и голодно. Когда в январе становится морознее и идет снег, я представляю, как он выглядывает из крошечного окошка, надеясь поймать воробья, чтобы хоть немного перекусить. Наверное, он ловит и ест крыс. Сидит у маленького костерка из хвороста и пытается согреться, а ночью горбится в кровати. Как же это мучительно – не иметь возможности вытянуться во весь рост, сутулить плечи днем и подгибать ноги ночами.

Говорят, при дворе в Лондоне тоже живется не очень весело. Елизавета впала в отчаяние от зависти, когда получила весть из Эдинбурга о том, что ее соперница-королева и кузина ждет ребенка. Мария Стюарт и ее молодой супруг Генри, лорд Дарнли, готовы подарить Шотландии законного наследника и очередного претендента на престол Елизаветы. Пока сэр Уильям рассказывает мне об этом, я впервые за долгое время радуюсь тому, что далеко от двора. Боюсь предположить, как достанется фрейлинам, если у королевы Марии будет мальчик. Вот бы оказаться рядом с Катериной и услышать ее смех при мысли об этом. Не успевает Елизавета отрицать наследников, как появляются новые. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Роберт Дадли по-прежнему уверен в том, что Елизавета сдержит данное слово и выйдет за него, однако проходит январь, наступает Сретение, а она не дает своего согласия. Не знаю, какую убедительную отговорку или обещание королева придумывает на этот раз, но ее капеллан в проповеди объявляет, что Сретение больше не существует и считается ересью, так что, вероятно, день обручения Роберта исчезает вместе со старой традицией.

Легковозбудимое чувство соперничества Елизаветы превращается в страх, когда Мария объявляет себя законной королевой Англии. Вопрос о наследнике вдруг отпадает сам собой, ведь Мария называет Елизавету узурпатором. Ее поддерживает новый папа Пий V, в результате чего вся Европа ополчается против Елизаветы. Испанцы оказывают ей содействие из-за веры, французы – по семейным причинам, да и половина Англии выступит за Марию, если она перей-дет границу во главе католической армии. Она может пойти священной войной в самое сердце Англии и завоевать трон законно, с благословением католической церкви. На полчаса меня выпускают прогуляться по замерзшему саду, и, естественно, я размышляю лишь о том, что наши с Катериной проступки кажутся куда менее значительными по сравнению с объявлением королевой Марией войны. При этом я понимаю, что Елизавета будет в ужасе от зависти и не сможет думать ни о чем другом. Она не станет говорить ни о чем другом и ни над кем не сжалится.

Пишу Уильяму Сесилу, напоминая о том, что ни я, ни Катерина не пытались притязать на престол и никогда не будем этого делать. Мы же протестантки, мы одной веры с ним и с королевой, и раз ей угрожают родственники-католики, она может обратиться к нам за дружеской поддержкой, может показать, что мы разделяем одну веру. Мы встанем за нее перед двором. Поддержим ее право на престол страны. В конце я прошу его хотя бы, если остальное невозможно, предоставить Томасу Кизу более просторную камеру и возможность прогулок.

Я пишу, что отрекаюсь от него. Пусть наш брак объявят недействительным, будто его и не было. Я согласна не видеться с ним, если вы просто его отпустите.

Снова подписываюсь как Мария Грей, отрицая свою любовь, свой брак, саму себя. И снова жду новостей.

* * *

Какая же я глупая, что не предвидела дальнейшие события. Шпионы Уильяма Сесила играют с лордом Дарнли, как с комнатной собачкой вроде Джо, мопсихи моей сестры. Его дрессируют, учат трюкам. Сначала насмехаются над его хрупкой мужественностью, говоря, что настоящий король не подчиняется жене, а теперь она лишает его титула короля. Они клятвенно заверяют Генри в том, что Мария зависит не от него, поставленного над ней Богом, а от своего советника и секретаря Давида Риччо. Намекают, что она подчиняется этому итальянцу, предпочитает его молодому супругу и даже ложится с ним в постель: возможно, ребенок, которого Мария носит, вовсе не от Стюарта, а от Риччо. Они подпитывают его юный, пораженный алкоголем разум фантазиями о похоти и предательстве, и в итоге Генри врывается в ее спальню с заряженным пистолетом, который наводит на живот Марии, требуя выдать ему Риччо. Конечно, Сесил и Елизавета были бы не против, выстрели он и лиши жизни королеву и ребенка. Красавчик Дарнли с полудюжиной дружков вытаскивает секретаря из покоев королевы, тот кричит, прося пощады, цепляется за ее платье, и ему наносят смертельные ножевые раны на частной королевской лестнице. Ужасная смерть, страшный заговор. Вот так Елизавета со своим советником решает серьезные политические задачи. Я должна радоваться, что нас с сестрой просто лишили свободы.

* * *

Надеюсь, моего зятя Неда Сеймура отпустят. Сэр Джон Мейсон, державший его под арестом и сильно ненавидевший, скончался, и совет не может найти ему замену. Никто не хочет быть надзирателем благородного англичанина, арестованного без причин и без обвинений. Я спрашиваю леди Хотри, вдруг ее подруга при дворе слышала, что королева собирается отправить Неда к Катерине. Рядом с ним жизнь в заключении стала бы для нее совсем другой. Каждый месяц до меня доходят слухи, что сестра все глубже и глубже погружается в одиночество и уныние. Агнес говорит, что Елизавета не желает рисковать появлением еще одного Сеймура, еще одного наследника ее трона. И все же я думаю, что она ошибается. После таких новостей из Шотландии Елизавета обязательно освободит Неда и всех остальных. Она должна показать стране, что поддерживает протестантское дело, а не претендентку католической веры.