врачи со скальпелями и таблетками. Теперь редко кто умирает, изжив свои годы естественно, однако это не отменяет правила. Жизнь и смерть – замкнутый цикл. По ленте Мёбиуса можно путешествовать бесконечно.

Вера, душа, предназначение человека, бесчинство сильных, любовь, одиночество, метаморфозы времён, неуступчивость судьбы… Об этих понятиях упорно рассуждали философы и мудрецы всех времён и народов, высказывая мнения очень разные, иногда прямо противоположные. Отчего же так тянет приложиться фейсом об избитые истины? Похоже, вопросы, которые я себе задаю, не имеют ответа, а если он и есть, то не мне назначено решить вечную теорему. Я ведь не Перельман – странный современный гений, я доморощенный философ, пытающийся с помощью размышлений освободиться от невыразимой тоски жизни.

Мои сведения о мире чудовищно поверхностны. Чего ждать от человека с традиционным вузовским образованием, знающим историю очень приблизительно? Глупо пытаться превзойти собственный интеллектуальный уровень. Приукрасить можно, изменить нет. Когда-то Дона поразило, что я знакома с музыкой Порумбеску, знания о котором достались мне случайно. В картинных галереях поражают сотни неизвестных имен, хотя я дружила с кистями и красками, читала специальную литературу. Три щедро иллюстрированных тома «Истории искусств» Гнедича, изданных А.Ф. Марксом в 1906 году, стоят моём в книжном шкафу на виду. Увы.

Энциклопедические знания в эпоху нашествия гаджетов уже не нужны и извилины в мозгах молодёжи начинают спрямляться. Мой ум от природы не отличался оригинальностью. Эмоций всегда было больше, чем здравого смысла, да и с годами мудрость не слишком приветит. В ногах воспоминаний постоянно путаются тривиальные суждения. Однако я втянулась, и для меня теперь «думать» важнее, чем «кушать». Мысленный анализ несчастья понижает болевой порог. Одно дело переживать, другое – размышлять.

Но уж коль мысли банальны, то были хотя бы чисты. Чистые мысли – это не хило! Где их взять, когда мы так часто лжём и творим зло, искренне полагая, что это добро. Кстати, что стыдного в банальности? Корыто обыденности и есть наша жизнь. Банально думает и говорит большинство, интересуясь исключительно собственной персоной, примеряя на себя, любимого, чужие таланты и даже чужую смерть. И вдруг выясняется, что ты, как все, и твоё время тоже придёт. Смотришь вокруг: шестьдесят, семьдесят лет, а вот уже и за восемьдесят перевалило, и все годы при портфелях. Но близко ворочается змеёныш!

С наступлением старости редеет привычное окружение, съёживается список увлечений, оглядка назад не всегда радует, а неизвестность впереди пугает. Душу разъедают сомнения: вдруг и правда, никто никого не любит? Любят только себя и для себя. Если я не для себя, то кто я? Если я только для себя, то зачем я? Что после нас останется? Это вопрос не только для обременённых талантами, но и для обычных людей. Все знают, что смертны, но не понимают, для чего дана жизнь. Говорят, у Бога нет обездоленных. Выходит, не каждый себя нашёл: кто плохо искал, а кто и не захотел: поиск – это большой труд.

Кем надо быть, чтобы умирать без сожаления? Думаю, Толстой или Вагнер страха не испытывали. А моя жизнь прошла напрасно. Ничего полезного для других не произвела, никто меня не знает, не справляет мне шумных юбилеев, на поминки придут разве что соседи, польстившись на дармовую выпивку и закуску. В своём сознании мы воспроизводим привычную картину мира, не задумываясь, переносим свои чувства в будущее, где нас нет. Печёмся: в чём похоронят, какой поставят памятник. Представляется важным, чтобы о нас помнили, чтобы наше имя не стёрлось и повторялось теми, кто нас уже не знал. Будто так мы продлимся в вечности.

Трусливое заблуждение. В реальности наше место займёт пустота, в которой нет эха, в ней ничего не отзывается – ни память, ни беспамятство. Никак не можем понять потрохами, что нас уже не будет. Окончательно и бесповоротно! И торжественное шествие с букетами увидим не мы, а те, смерть которых ещё впереди. Ритуал нужен живым, поэтому такой вопль: никто не забыт! Живые утешаются иллюзиями. Полагают, что и им, если вдруг, действительно, помрут, окажут не меньшую честь, которой они оттуда смогут насладиться. Но мёртвые не слышат, им всё по барабану. А если бы и удосужились, наша муравьиная возня показалась бы им забавной. Странно считать, что находясь там, они будут мыслить так, словно они здесь.

Если вам, живущим, надо – ставьте памятники, украшайте могилы цветочками. Покаяние перед ушедшими необходимо. Но не их мы жалеем – сами хотим спастись. Для съедаемых червями или обращённых в прах наши потуги безразличны. Случайные имена, застрявшие в решете памяти. Великие рядом с ничтожными. Вспоминаю заброшенный памятник Бродскому в Венеции. Это бессмертие? Лужица жизни торопливо высыхает под вселенскими ветрами, и следов не остаётся.

Есть один путь к спасению – вера в Бога. В невидимого Бога, который своим существованием может оправдать необъяснимое. Новые физические теории позволяют наводить мосты через пропасти недоумений, нестыковок, но ни одна самая совершенная наука не проясняет: зачем человек и что есть Вселенная. Иначе вся система знания, построенная на постоянном стремлении к истине, рухнет.

Едва родившись, мы начинаем познавать мир и познаём до самого упокоения, движимые неудовлетворённостью, дерзая дойти до конца. Но колодец знаний не имеет дна: чем глубже лезешь, тем больше вопросов получаешь. И смятенный зуд поиска не оставляет нас, маскируя страх оставленности.

С приходом старости одиночество скручивает, как радикулит. Снаружи к этому можно приспособиться, живут же люди в тюрьме, в изгнании. Самое жгучее одиночество – это когда ты один в себе. Оно долго подбиралось исподволь, изводя меня маленькими и большими потерями, но с изменой Кирилла обрушилось разом. Я перестала обращаться к мужу мыслями, с трудом обустраиваясь в новых декорациях. Да и пьеса незнакомая, не сломать бы мозги.

Маркес уверяет: секрет спокойной старости в достойном сговоре с одиночеством. Легко сказать. Великие иначе видят мир и могут разговаривать сами с собой, поэтому не так остро относятся к отсутствию единомышленников. Я не настолько самодостаточна. Одно дело желать одиночества среди толпы, другое – нежданно поймать щекой на подушке холодное дуновение пустоты.

11 октября.

Переходные периоды, как переходный возраст – время сложное, впору закручиниться, а тут неожиданная радость: приехала Катюня, причём одна – прежде они с Пьером не расставались. Девочка явно наслаждается одиночеством, часами лежит на солнце – ловит витамин D, лицо задумчивое, блаженное, плавает беспенно, словно дельфин, я только вижу, как по поверхности моря движется её головка. В кухонное царство Нины не суётся, ест одни фрукты и сырые овощи. С