послов официально определялась следующим образом: “...приговорил государь з бояры послати посланников государство свое обестити, и о неправдах его королевских и панов-рад, которые починилися с их стороны в перемирные лета через крестное целование, выговорити” (Сб. РИО, г. 137, стр. 197). Послы Г. К. Волконский и А. Иванов “выговаривали” о “неправдах” во время приема у короля и в переговорах с панами рады. Они обвиняли короля и панов рады в том, что те помогали Лжедимитрию I, послав с ним людей, и тем “мирное постановление порушили” (там же, стр. 322, 323, 328 и др.). В ответ польская сторона отвечала, что Лжедимитрий был принят самими русскими как истинный Димитрий, а что касается людей, то король их не посылал, они сами пошли на службу к Лжедимитрию. “А людем в государя нашего государстве есть повольность из давных лет, хто кому захочет служить. И видя, что московские люди к тому Димитрию пристали и прямым его великого князя Ивановым сыном называют, к нему учали приставать служилые люди, а воевода Сандомирский такоже.., пристал не со многими людми, а король его не посылал...” (там же, стр. 328). Польские паны настаивали на том, что король не может отвечать за последствия, вытекающие из факта добровольного участия его подданных в деле Лжедимитрия I. Точен Буссов и в сообщении о том, что король Сигизмунд III не принял даров от русских послов. Во время аудиенции 23 декабря послы “являли” королю дары (там же, стр. 216). Однако 3 января они были возвращены послам обратно. Пристав Петр Волович говорил: “…у короля в обычае ведетца так, что у послов и у посланников на посольстве поминки принять велит, а после того отсылает назад” (там же, стр. 258). Задержанные Шуйским польские послы были отпущены не так уж скоро (как пишет Буссов), а лишь в 1608 г.

280

Буссов правильно объясняет причины, побудившие царя Василия Шуйского предпринять открытие мощей Димитрия Угличского Слухи о спасении Димитрия, бежавшего якобы из Москвы, были особенно опасны для правительства тем, что они воспринимались широкими народными массами как знамя борьбы против феодального гнета и крепостнического государства. Открытие мощей в Угличе, перенесение их в Москву и торжественные церковные церемонии по этому случаю — все это преследовало цель идеологического воздействия на народные массы, которые с именем нового Димитрия связывали идею “хорошего царя” и подымались на антифеодальную борьбу Слух об убийстве некоего мальчика, который был положен вместо сгнившего Димитрия, сообщается и другими источниками (об этом говорят в один голос иностранцы), но вряд ли справедлив. Трюки церковников, устраивавших видимость чудес, происходивших якобы у гроба царевича, описаны Буссовым правдиво. Записи Буссова, таким образом, содержат материал, разоблачающий ханжество царя Шуйского, прибегавшего ради политических выгод к подобному фарсу. Специально сказание о перенесении мощей исследуется в статье: А. А. Рудаков. Развитие легенды о смерти царевича Димитрия в Угличе. Истор. зап., т. 12, стр. 279 — 283.

281

Главы XI, XII и XIII Хроники Буссова содержат богатый материал, характеризующий обостренную классовую борьбу в Русском государстве в 1606 — 1607 гг. Борьба народных масс, начавшаяся восстаниями южных “украинных” городов против царя Шуйского, вылилась в крупнейшую крестьянскую войну начала XVII в. под руководством Ивана Болотникова. Для истории восстания Болотникова записки Буссова представляют собой чрезвычайно ценный источник, так как в важнейшие периоды восстания — во время осады правительственными войсками Калуги и Тулы — Буссов находился среди осажденных повстанцев. Так, большими подробностями отличаются сведения Буссова о самом Болотникове, полученные им несомненно из ближайшего окружения вождя восстания. Точно так же сообщения Буссова о военных действиях между армией восставших и правительственными войсками, вероятно, восходят к рассказам очевидцев, а частично являются результатом личных наблюдений автора.

282

Воровство и выдумка

283

Рассказ Буссова о бегстве Г. П. Шаховского из Москвы после убийства Лжедимитрия I не соответствует действительности. Из разрядных записей можно заключить, что князь Г. П. Шаховской и после переворота оставался в Москве и был назначен царем Шуйским воеводой в Путивль вместо князя А. И. Бахтеярова-Ростовского. Версия Буссова о бегстве Шаховского возникла на почве широко распространившихся после событий 17 мая слухов о бегстве якобы спасшегося Лжедимитрия I в сопровождении нескольких лиц. И. И. Смирнов полагает, что реальной основой этих слухов (как о бегстве Шаховского, так и о бегстве Лжедимитрия I) было бегство из Москвы М. Молчанова, действительно имевшее место после убийства Лжедимитрия I (И. И. Смирнов Восстание Болотникова 1606 — 1607 гг. М., 1951, стр. 102; в дальнейшем: И. И. Смирнов). С. М. Соловьев указывает, что “Молчанов в самую минуту убийства Лжедимитрия уже помышлял о его воскрешении” и “выдал себя за Димитрия” “прежде всех” (С. М. Соловьев, т. VIII, стр. 811 — 812). Политический авантюрист М. Молчанов, как один из наиболее доверенных и приближенных лиц Лжедимитрия I, должен был бежать из Москвы после убийства своего покровителя. М. Молчанов, намереваясь играть роль Лжедимитрия 1, бежал в Польшу и нашел приют в Самборе у жены воеводы Мнишка. Посол царя Василия Шуйского к Сигизмунду III, князь Г. Волконский, в ответ на утверждение польских представителей, что Димитрий “жив и теперь в Сандомире у воеводины жены”, отвечал, что это вероятнее всего Михайлко Молчанов, который “збежал в то время как того Вора [т. е. Лжедимитрия I] убили” (Сб. РИО, т. 137, стр. 301, 302).

284

Известие Буссова о том, что инициатором восстания в Путивле против царя Василия Шуйского был князь Шаховской, подтверждается данными “Нового летописца”. “Первое же зачало крови християнские, — говорится в “Новом летописце”, — в Путимле городе князь Григорей Шеховской измени царю Василью со всем Путимлем и сказа Путимцам что царь Дмитрий жив есть, а живет в прикрытие: боитца изменников убивства” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 70). Подымая массы против Шуйского, Шаховской преследовал, конечно, свои авантюристские планы борьбы за власть. Он стремился ограничить движение масс рамками борьбы за “царя Димитрия”. С этой целью Шаховской поддерживал также связь с теми польскими кругами, на которые опирался первый самозванец. Однако, вопреки планам Шаховского, восстание с самого начала приняло характер социального движения, в ходе которого лозунг “царя Димитрия” стал идеологическим прикрытием борьбы крестьян и холопов против крепостного гнета. Понятно, что Шаховской был оттеснен на задний план и играл второстепенную роль в восстании.