Зарезав овцу, волк не волочит её по земле, а перекидывает за спину и так бежит, словно и не тормозит его ноша. По деревням говорят, что самое слово «волк» происходит от «волочить». Этот волчара тащил, закинув за спину, не то девчонку, не то молодую женщину. Никаких признаков жизни не было заметно в безвольном теле, опущенная рука билась о землю, мёртво подскакивая от каждого прыжка зверя.

В два щелчка сработала двустволка охотника, бежавшего следом за Михальчуком. Невнятно матерясь, егерь рвал из кармана покорно вынутый патрон с жаканом. Михальчук взмахнул рукой, из цилиндра, зажатого в кулаке, вылетела, разворачиваясь, тончайшая сетка из серебряных нитей. Волк с ходу прорвал её, но непослушные задние лапы споткнулись, пасть открылась, желтые глаза остекленели.

– Не стрелять! – крикнул Михальчук, мгновенно настиг упавшего зверя и накинул на оскаленную морду уцелевший край сетки.

Лишь после этого он повернулся к девушке. Та была жива, хотя и в глубоком обмороке.

Подбежали остальные загонщики. Волку стянули лапы, вместо порванной сеточки завернули тушу в сеть из витого посеребрённого капрона. Кто-то вызывал врача, кто-то сразу старался помочь пострадавшей девушке.

Карета «Скорой помощи», заранее вызванная, ожидала на центральной дорожке, так что врач появился уже через минуту. Девушка к тому времени пришла в сознание, хотя ни одного членораздельного слова произнести не могла. Её била дрожь, по щекам текли неосознанные слёзы. Впрочем, серьёзных травм тоже не оказалось: плотная ветровка спасла от клыков зверя.

Врач сделал пострадавшей укол, девушку уложили на носилки и увезли в больницу. Спеленатого оборотня загрузили в милицейский «газик» и повезли в управление. Зверь спал, не ведая, как решительно переменилась его жизнь.

До статистики руки у Михальчука в этот день так и не дошли. Его вместе со всеми, кто участвовал в ловле, вызвали в кабинет Масина.

– Ну что, орлы, – приветствовал собравшихся полковник. – Не орлы вы, а вороны. Упустили зверя!

– Как? – от неожиданности вырвалось у Михальчука.

– Вот так и упустили! Волк – самый обычный, никаких паранормальных особенностей, можно в зоопарк передавать. А вот девка из больницы исчезла. Сбежала прямо с каталки. Значит, она и была оборотнем.

Старший инспектор Мохов, на котором формально лежала ответственность за операцию, шумно выдохнул и, не дожидаясь приглашения, уселся, уперев лоб в сжатые кулаки.

– Будем искать. Далеко не уйдёт. Раз уж её городом приманило, так и станет ошиваться по лесопаркам.

– Это понятно… – согласился Масин. – Другое хуже. Как же она нас всех так обдурила? И меня первого, я ведь там тоже был.

– Что за ней числится? – спросил из-за спин михальчуковский приятель инспектор Кугель.

– Ничего не числится. По бродячим собакам работала. А вычислили ее при плановом сканировании лесопарка. Ну, и кто-то из гуляющих сообщил, что видел в парке волка. Волков, как сами понимаете, было двое. Самец пожертвовал собой, вытаскивая подругу. Знал, кто она такая, а всё равно спасал.

– Любовь… – вздохнул Мохов, не поднимая головы.

– Ему любовь, а она? Ей-то что делать в городе?

– Общение, – подал голос Кугель. – Волколак натура сложная, ему в лесу скучно, его к людям тянет. Иначе зачем перекидываться?

– Слышал я твои теории, – отмахнулся Масин. – Только работе нашей от них не холодно и не жарко. В общем, так, думайте, как будем девку ловить. Фотографии её есть?

– Есть. Только она там в шоке. Так перекосило, что и не узнать.

– Кому надо – узнают. Распечатать, разослать по отделениям. Пусть участковые приглядываются.

– Вспугнут.

– Предупредим, чтобы не пытались задерживать. Просто пусть сообщают, где видели. Она не для того превращается, чтобы по подворотням сидеть. Появится на людях, будьте спокойны. А как охотничьи угодья обозначатся, тут и брать будем.

«Один раз уже брали», – подумал Михальчук, но вслух ничего не сказал.

Расходились, как обычно бывает после планёрок, с ощущением облегчения и недовольства – как после обильной клизмы. Но делать нечего, волчица-оборотень в самом деле обдурила весь отдел Службы психического здоровья. Так что не начальство вкатило клизму, а сами себя наказали.

Когда Михальчук, недовольный бездарно прошедшим днём, уже собирался уходить, в кармане зазвонил мобильник. Во время серьёзной работы мобильник не только выключался, но и попросту оставлялся дома, поскольку гремлин или даже простой прилипала разговоры по мобильнику прослушивает на раз, и последствия это может иметь самые непредсказуемые. Но домашний отдых и толчея в Управлении к серьёзной работе отнесены быть не могут.

Звонил Борис Княжнин, старый приятель и дилетантствующий исследователь потустороннего. С тех пор как он узнал, что Михальчук работает в Службе психического здоровья, от него отбоя не было.

– Слушай, ты когда сегодня заканчиваешь работу?

– У меня, вообще-то, ненормированный день. Так что сегодня я заканчиваю в двадцать четыре ноль-ноль. А завтра начинаю работу в ноль часов ноль минут. А что?

– Я встретиться хотел, поговорить кой о чём…

– Тогда я сейчас обедать пойду, а то мне вечером на дежурство, а там не до еды будет. Вот в кафешке, если хочешь, можно будет встретиться.

На встречу Княжнин примчался загодя, но к делу своему долго не мог перейти, мешала проклятая интеллигентность. Наконец начал издали:

– Ты как-то говорил, что нежить очень быстро мутирует…

– Нежить не может мутировать. Мутируют только живые организмы, а нежить потому и нежить, что она не живая.

– Неважно, не будем спорить о терминах. Но все твои подопечные быстро изменяются, приспосабливаясь к новым условиям. Ведь так?

– В первом приближении так.

– А теперь посмотри… Из живых существ быстрей всего изменяются микроорганизмы, которые, так же как и твоя нежить, паразитируют на людях.

– Не только на людях. Просто если нежить паразитирует на болотных лягушках, как небезызвестная царевна, то людей это мало волнует.

– Ладно, не юмори. Я, собственно, вот к чему клоню… Болезнетворные микроорганизмы по мере накопления мутаций теряют вирулентность. Вспомни, в пятнадцатом веке лёгочная чума была практически смертельной, смертность почти сто процентов. А сегодня и сорока процентов не будет.

– Медицина на месте не стоит. Антибиотики, то да сё…

– Безо всяких антибиотиков смертность упала вдвое. А с антибиотиками она еще меньше. Опять же, грипп… Испанка сколько жизней унесла? А нынешние формы – так, легкое недомогание.

– Как раз испанка и была новым штаммом.

– Ничего подобного! В конце шестнадцатого века была описана английская потовая горячка – тоже, судя по всему, разновидность гриппа. Смертность была необычайно высока. А вот выписка из «Всероссийского словаря-толкователя» издания Каспари, начало семидесятых годов девятнадцатого века. Ни о какой испанке ещё речи нет, а в статье «грипп» написано, – Княжнин выхватил из пухлой записной книжки листок с текстом и прочёл: – «Грипп, катар дыхательных ветвей, появляющийся эпидемически и сопровождаемый сильной лихорадкой и быстрым упадком сил. Иногда ошибочно называют гриппом и неэпидемические катары. Настоящий грипп часто смертелен».