И Нечаев отправляет охранников со своим письмом к народоволь­цам. Они свято верят, что несут его письмо сторонникам могуществен­ной партии наследника престола... Так они доставили письмо Нечаева народовольцам.

Это случилось в последний месяц жизни Достоевского. «В один из трескучих морозных вечеров», как вспоминала Вера Фиг­нер, на одной из нелегальных квартир народовольцы читали первое письмо Нечаева.

Нечаев обращался к ним, «как революционер, выбывший из строя — к товарищам, находившимся на свободе». «Письмо Нечаева носило строго деловой характер — просто и прямо Нечаев ставил вопрос о своем освобождении» (Вера Фигнер).

«Освобождать!» — единодушно кричат все собравшиеся с «необык­новенным душевным подъемом».

Обсуждаются фантастические варианты побега Нечаева. Через ка­нализацию во время прогулки заключенных или захватив царскую се­мью во время богослужения в Петропавловском соборе с помощью верных Нечаеву охранников и так далее.

И народовольцы пишут ответ Нечаеву с предложениями плана по­бега. Так начинается эта переписка — наших «алёш Карамазовых» с «бесом».

Но когда Нечаев узнает, что народовольцы готовят цареубийство, он пишет: «Обо мне забудьте на время и занимайтесь своим делом, за которым я буду следить издали с величайшим интересом». Как и народовольцы, он тоже верит, что после убийства царя начнется восстание народа.

Вера Фигнер вспоминала: «Удивительное впечатление производило это письмо: исчезало все темным пятном лежавшее на личности Неча­ева... вся та ложь, которая окутывала революционный образ Нечаева»... («Ложь» — это пролитая кровь студента Иванова, провокация с про­кламациями, отправившая в тюрьму множество молодых людей, до­бывание компрометирующих документов с целью шантажа и так да­лее.) «Оставался разум, не померкший в долголетнем одиночестве зас­тенка; оставалась воля, не согнутая всей тяжестью обрушившейся кары; энергия, не разбитая всеми неудачами жизни».

И Фигнер была права... Когда-то они были невозможно далеки от Не­чаева, но теперь они к нему столь же невозможно приблизились. Они ведь уже выполняли программу «Катехизиса». Как он мечтал, они со­здали организацию террора, основанную на тотальном подчинении. Как он и призывал, научились беспощадно убивать невинных вместе с виновными — убеждать динамитом врагов революции, как он учил — проникали «во все учреждения и даже в Зимний дворец».

И впоследствии, после убийства царя, на процессе народовольцев, когда прокурор заговорил о царской крови, о невинных людях, став­ших жертвой взрыва, раздался оглушительный нарочитый хохот Же­лябова. И прокурор сказал фразу, которую будет повторять вся Россия: «Когда люди плачут, Желябовы смеются».

Нечаевская мораль: «чем хуже жизнь народная, тем лучше для дела революции» — уже давно стала их моралью. Недаром их сейчас так пугали преобразования Лорис-Меликова и они так спешили убить царя.

Вот так в январе — месяце смерти автора «Бесов» — победил герой его романа. И эпиграф к роману «Бесы» — о бесах, переселившихся в сви­ней и сгинувших в пучине, читался теперь как насмешка.

Все вышло наоборот. Бесы завладели молодыми людьми. И впереди маячила большевистская революция.

«БЕСЫ» ДИРИЖИРУЮТ СМЕРТЬЮ СВОЕГО СОЗДАТЕЛЯ

Утром 25 января в окне сырной лавки на Малой Садовой стояла ико­на с изображением Георгия Победоносца и лампадкой. Но окно ря­дом, где находилось жилое помещение хозяев лавки, было прочно занавешено.

Это было торжественное утро. Народовольцы начинали подкоп под улицу, чтобы взорвать царя. Рыть решили из жилого помещения но­вых хозяев лавки. Сняли деревянную обшивку со стены. Открылась кирпичная, цементированная стена, которую надлежало пробивать. Взяли ломы. Первые удары нанесли признанные силачи: Андрей Желябов, Семен Бог­данович и пришедший на подмогу Александр Баранников.

Поработав ломом в магазине, Баранников отправился в гости к друго­му народовольцу Фриденсону. Тут его и ждала погибель. Фриденсон накануне был арестован, и в его квартире была устроена засада. Войдя в квартиру Фриденсона, Баранников попался в эту засаду.

Установив личность Баранникова, полиция после полуночи устроила обыск в его комнате — за стеной квартиры Достоевского. После чего и в комнате Баранникова была устроена полицейская засада.

Достоевский обычно не спал после полуночи — он был ночной чело­век. Слышимость в дешевом жилье была большая, так что шум за стеной писатель не мог не слышать.

Именно во время этого обыска за стеной у Достоевского и слу­чился разрыв легочной артерии — у писателя пошла кровь.

На следующее утро 26-ого у Достоевского было улучшение.

Но в полицейскую западню, устроенную за стеной Достоевского, попадается жертва — это пришедший к Баранникову народоволец Колодкевич. Остался протокол о его шумном задержании, и там простав­лен час задержания — 4 часа по полудни.

Именно в это время — в 4 часа у Достоевского начинается вто­рое сильное кровотечение, которое станет началом конца писа­теля.

В своей книге «Последний год Достоевского» И. Волгин доказал «два странных озадачивающих совпадения»: первые признаки пред­смертной болезни появляются у Достоевского в часы обыска в квар­тире Баранникова, и решительный приступ болезни настигает его буквально тотчас после задержания народовольца Николая Колодкевича...

Возможно, эти обыски и арест молодого народовольца напомнили Достоевскому его молодость. И у впечатлительнейшего, больного пи­сателя началось это кровотечение.

Но есть и другая версия.

СЮЖЕТ ДЛЯ ПОВЕСТИ

Задумавший роман о террористе, Достоевский отлично знал о своем соседе.

И познакомился он с народовольцами до появления у него за сте­ной Баранникова...

В архиве «Народной воли» остался вид на жительство, выданный полицией другому члену Великого И.К. Александре Павловне Корба. И там указано, что в ноябре 1879 года Корба была прописана... в доме 5/2 по Кузнечному переулку. Красавица народоволка оказалась про­писанной... в доме Достоевского! Террористка поселилась в доме Дос­тоевского за год до Баранникова.

Возможно, именно через нее — Корбу, которая когда-то писала ему письмо, Достоевский знакомится уже тогда — в 1879 году с народо­вольцами.

В этом не было ничего необычного. Как мы уже писали, народоволь­цы поддерживали дружеские отношения с некоторыми либеральны­ми литераторами.

Но могли ли поддерживать отношения молодые радикалы с автором «Бесов»?

Ненавидя его роман «Бесы», революционная молодежь, тем не ме­нее, всегда с огромным доверием относилась к Достоевскому. Именно поэтому к нему писала народница и будущая террористка Корба. Несмотря на «Бесов», радикальная молодежь воспринимала До­стоевского как бывшего революционера и каторжника, защитни­ка униженных и оскорбленных. И не случайно во время похорон Достоевского они попытались не­сти за его гробом кандалы, тотчас отобранные полицией.