мы оставались одни, она заставляла меня наряжаться девочкой. Она тискала и ласкала меня. Говорила, что хотела бы иметь такую дочку...

— А у неё были дети? — перебил Расул.

Жюльен покачал головой:

— Нет. Она не могла родить. Иные говорили, что это порча, а другие, что всё дело в колдовстве, которым будто занималась Амелия. Мол, Бог наказал её за грехи. Я-то знаю, что никакое колдовство тут ни при чём. Просто у неё практически не было возможности забеременеть. Она отгоняла от себя мужчин, предпочитая им... меня и других молоденьких девушек.

Рубен опорожнил кубок и жестом попросил хозяина остановиться.

— Погоди-ка, Жюльен, — сказал он. — Что ты имел в виду, говоря «меня и других молоденьких девушек»? Ты ведь не девушка. Я хочу сказать, ты... м-м-м... не женщина...

— Разве? — лукаво улыбнулся хозяин. — Верно, я лучше!

— М-м-м... — снова замычал Расул. — Я не это хотел сказать...

— Я знаю, — Жюльен кивнул, — знаю, что ты хотел сказать. Просто Амелия считала, что настоящее удовольствие женщина способна получить только от женщины. Потому что, как она полагала, мужчины — животные, жеребцы и свиньи, не способные на чувства. И всё же в природе этой милой дамы сохранилась какая-то тяга к противоположному полу. В общем, я устраивал её более других. Между тем очень скоро в нашей мирной жизни наступили перемены. Началось всё с того, что погиб доблестный Бруно. Он очень неудачно упал с лошади, говорят, она взбесилась, хотя прежде считалась одной из самых покладистых кобыл...

Сказав это, Жюльен как-то по-особенному посмотрел на своего гостя, отчего тот спросил:

— Её в тот день поили отдельно?

— Молодец, — похвалил любовник. — Ты многому научился... Но то было лишь начало. Княгиня очень жалела о потере, но вскоре пришло известие о том, что в Антиохию едет претендент на руку и сердце княжны Констанс. Красавец Раймунд де Пуатье более подходил для вдовы. Но он обманул бедняжку Алис... Впрочем, эту историю ты знаешь. Нам пришлось удалиться в Латакию, во вдовий удел. Я приехал туда уже девочкой Иветтой, так сразу стала звать меня Амелия. Через шесть лет в Акре по приказу короля Фульке мученически умертвили мою сестру, и королева Мелисанда призвала меня к себе. Аспазия, так звали мою сестру, рассказывала обо мне своей госпоже. Это произошло летом, а осенью охотничья лошадь короля неожиданно понесла... Он упал так неудачно, что седло проломило ему голову.

— Говорили, будто всё было не так? — с недоверием проговорил Расул.

Жюльен рассмеялся.

— Ты мне не веришь, мой мальчик? — с искренним удивлением спросил он. — Полно, уж ты-то знаешь едва ли не больше всех. Тебе известно, что я кое-что понимаю в травах, ведь Амелия научила меня не только ласкам амазонок.

— Я говорю не об этом, — замотал головой Рубен. — Говорили, будто это колдовство. Будто королева продала душу Бафомету?

Задав этот вопрос, гость наскоро перекрестился и выжидающе уставился на любовника.

Тот молчал довольно долго, а потом, пожав плечами, сказал:

— Аспазия тоже хорошо разбиралась в травах, как, впрочем, и сама королева, которая как-то обмолвилась мне о том, что не раз бывала в аду и в раю. Может быть, она где-нибудь встречалась и с дьяволом. Есть снадобья, вызывающие ощущения сродни тем, которые появляются, когда вдыхаешь аромат ашшиса...

— Это зелье, которое в большой чести у твоих друзей, живущих в Носайрийских горах?

— Верно, — согласился Жюльен. — Они даже и прозвище своё получили из-за него[127]. Ты пробовал это снадобье и знаешь, какое блаженство можно испытать благодаря ему.

Расул кивнул, и любовники надолго умолкли.

Молчание прервал старший.

— Теперь, надеюсь, ты не будешь так злиться, — проговорил он, поднимая глаза на товарища. — Ты получишь то, к чему стремишься. Но подожди немного, нам нужно ещё завершить два дела.

— Два? — переспросил Рубен. — Какое же второе?

— Я бы спросил, какое первое? — улыбнулся Жюльен.

— Разве это не то дело, известий о котором мы дожидаемся?

— Верно, — подтвердил хозяин.

Гость знал по опыту, что любовник не любит бросать слов на ветер, но всё же поинтересовался:

— Но кто сказал, что он непременно отправится на восток этой осенью?

— Тому есть с десяток причин, — начал Жюльен. — Возьмём хотя бы ту, что казна князя вновь опустела. Щедрый базилевс не скупился на дары, однако ж мошну своего вассала порастряс. Припомнил ему геройства на Кипре...

— Я вообще поразился, что его сиятельство так легко отделался, — покачал головой Рубен. — Все думали, божественный Мануил сотрёт его в порошок.

— Не говори за всех, — хозяин поднял указательный палец. — Я так не думал. Но не будем отвлекаться. Есть ещё причина — князь терпеть не может сидеть на одном месте. Как донёс мне мой человек из Антиохии, в прошлом году он предлагал Бертрану Тулузскому захватить этот город. Тот отказался, вот его сиятельство и стали думать, куда же ему податься? На юге Триполи, а повод порезвиться здесь утратился вместе с отъездом Бертрана. На севере Киликия, там теперь правит византийский дука. На западе Кипр, соваться туда даже Ренольду не захочется ещё лет, по крайней мере, пять. Как видишь, остаётся только восток.

— Но это же безумие! — воскликнул Рубен. — Нураддин отрастил теперь такие зубы, что он сожрёт князя вместе с потрохами, если тот только сунется к Алеппо.

— А кто сказал, что наш красавчик собирается в Алеппо?

— Ты же сам говорил, что ему больше некуда деваться? — проговорил Рубен с искренним удивлением. — Разве нет?

Жюльен взял кинжал и принялся чертить им прямо по столешнице.

— Вот Чёрная Гора, Аман, как называют его агаряне, или по-гречески Маврон Орос. Тут Сирийские Ворота, — пояснял он свой нехитрый чертёж. — Вот Алеппо, южнее Хама и Хомс. Севернее и западнее, вот здесь, центральный Тавр или АнтиТавр, а тут восточный, его ещё называют армянским...

— Ну и что?

— Ничего. Думаю, скорее всего князь пойдёт к Айнтабу и Дулуку, замки штурмовать не станет. Ему нет нужды в этом. Всё куда проще, пастухи-язычники, живущие там, на зиму уводят свой скот в долину Евфрата, так как в горах становится недостаточно корма. Они кочуют с семьями и всем своим добром. Так как животным требуется определённый простор, на каждое