– У них там оружие вообще не продается, – пояснил Сулаев. – Правда, у всех подлежащих призыву первой очереди – дома, в сейфе опечатанном, автомат – на случай массированного воздушного десанта русских. Да и вообще, что о Джоне Кеннеди говорить? Он там вообще президентом не был. Самым лучшим президентом у них был Эдвард Кеннеди, бывший летчик и сын миллионера. Он говорил – больше всего в жизни ему хотелось во время войны бомбить Берлин, но, кроме русских, никому более не выпала такая честь, а потому пришлось ему довольствоваться Японией. Однако когда погиб его брат – Джон, Эдвард понял, что бомбил кого надо. Катер Джона Кеннеди протаранил японский крейсер. Можно сказать, в отношении брата будущего президента самураи использовали метод борьбы с кораблями, известный во времена триер. Эдвард президентствовал два срока. А Джонсон так и прокантовался помощником.

– Эдвард Кеннеди сидел бы и третий срок, если бы Вьетнам досрочно не продул, – дополнил кто-то из присутствующих.

– А знаете, – довел до всех Панин, хотя они, наверное, изучали его доклады, – я там случайно про дело Горбачева прочитал. Да, Михаила Сергеевича – секретаря Ставропольского горкома. В восемьдесят пятом осужден как космополит и шпион империалистов.

– Жуть, – сказал Сулаев.

– Кажется, дали десять лет плюс последующая бессрочная ссылка. И Раису Максимовну с ним туда же.

– Веселая там жизнь, – подтвердил Уруков. – Вы там, Рома, себя берегите. Вон агент их – ваш двойник в Америке – не вернулся. Сам не вернулся, и посылки с разведывательными донесениями перестал передавать. Такие дела. Благо, если просто погиб, а если под пытками кое-что выдал?

– Мрачно, – всерьез ужаснулся Панин.

– Мы вас, Роман Владимирович, не совсем зря просвещаем на счет тамошней жизни, – таинственно и без улыбки сообщил ему генерал-майор. – Если попадетесь, будете выдавать себя за американского агента.

– Не попадусь, – с напускной уверенностью высказался Панин.

– Мы тоже так думаем, – с серьезной миной согласился Уруков.

Кто победит в антагонистической схватке кита и слона? Если слон побьется с носорогом или там кашалот с акулой, тут еще как-то можно взвешивать, спорить, а вот в первом случае? Вопрос, конечно, где биться? Дураку ясно, что кит, если захочет, утопит слона, но уложите кита на бережку, и что он сделает против бивней? Проблема кажется абстрактной и оторванной от реальности? Но это не так, с ней постоянно сталкиваются стратеги, и так было во все периоды истории.

Да, конечно, в столкновениях государств все не выражено так резко. Не бывает страны, пытающейся укрепиться на побережье и не имеющей ни одного корабля, как нет и державы, владеющей только флотом и ни единым сухопутным воином. Однако в той или иной мере проблема кита и слона присутствует очень часто.

Сейчас она возникла вновь. Слон уже задавил носорога и, расширяя ареал обитания дальше, пока случай подвернулся, вышел на берег моря. Он еще не считает возможным бороться с китом в его стихии, он только отращивает ласты и изобретает жабры, но сделать пастбище из побережья уже хочет. Он заискивающе раскланивается с китом, снимает шляпу и делает реверанс, утверждает, что вышел просто прогуляться и помочить ножки, однако бивни его уже чрезмерно массивны и, хотя оплетены розами, явно не смахивают на предметы туалета.

А кит бессилен против резвящегося наглеца, он может фыркать, пускать фонтаны или строить радугу брызгами хвоста, но ему явно слабо выскочить и забодать наглеца лбом или перекусить пополам. Поэтому, маскируя свою растерянность, он вынужден делать вид абсолютной отрешенности от происходящего на берегу.

А слон, продолжая кланяться, давит ногами-тумбами всяких козявок и, бочком-бочком, расширяет ареал обитания – он мечтает окружить море и сделать кита маленькой аквариумной рыбкой.

– Как наш подопечный, товарищ психотерапевт? – Иосиф Виссарионович был в хорошем настроении, это чувствовалось, внушало надежду. Уже долго, на редкость долго, Сталин находился в приподнятом настроении: он награждал, хвалил, иногда журил, гораздо реже карал. Так складывались обстоятельства в этом мире: чего не веселиться, коль из колоды судьбы выпадали козырные тузы и короли.

– Совсем чахлый, товарищ Сталин. Внушает тревогу.

– Так что ж вы, академики, профессора, его не лечите?

– Да лечим, лечим, товарищ Сталин. – Доктор буржуазной лженауки психологии запаниковал, что взболтнул что-то не так.

– Что же делает наш, то есть ваш, больной? – Генералиссимус не спеша достал из пачки «Герцеговину Флор».

– Рисует, товарищ Сталин. – Доктор покраснел, как будто сказал о чем-то аморальном, типа онанизма.

Верховный Главнокомандующий самой победоносной армии, уже разбившей предыдущую победоносную армию, внимательно посмотрел на доктора.

– Что рисует, товарищ военврач?

– Я прихватил, велите внести, товарищ Сталин? – Психолог засуетился.

Верховный глава мирового коммунизма на неуловимо малое мгновение брезгливо поморщился: не любил он большой суеты. Затем кивнул. За портфелем, оставленным у охраны, послали.

– А может, он по своей Еве тоскует, а?

– Так ведь приводили мы ее, товарищ Сталин. Не стал он с нею общаться – в слезах женщина выскочила. Только все кричал ей что-то на немецком, ну знаете, как он умеет, с выражением, с жестами, прям как раньше в кинохронике, нет, правда, товарищ Сталин. А потом, распалившись, едва снова не свел счеты с жизнью, остановили мы его, как начал вены себе прокусывать.

– Нервный человек – больной. Следите за ним.

– Он не просто больной, товарищ Сталин, он (можно употребить термин) – маньяк.

– Интересное определение. Но вы усильте бдительность, берегите его для международного пролетарского суда. И за дамой этой – Евой Браун – тоже присматривайте. Как бы и она на себя руки не наложила. Черт их баб разберет, чего им надо.

Теперь, после ухода лечащего врача бывшего фюрера, вождь мирового пролетариата внимательно смотрел на эскизы, разложенные на столе. Сам он рисовать не умел, да и считал это чем-то в виде умения чинить сапоги – полезно, необходимо, но зачем растрачивать себя на ремесло? Через некоторое время он поднял трубку телефона.

– Товарищ Поскребышев, соедини меня с нашим главным архитектором.

И сразу же ответили:

– Слушаю вас, товарищ Сталин…

– Вот, товарищ академик, давеча поднимался я на самый высокий этаж в Кремле. Не наблюдается еще ваше строение. Почему, объясните мне?

– Так ведь все по плану, товарищ Сталин. Даже перевыполняем чуток. Ведь воздвигли уже первый этаж, тут ведь самая тяжелая, трудоемкая часть, колонны гигантские, вы же видели.

– Видел, видел. Действуйте. А вовремя ли поставляются материалы наркоматами?