— Почему?

— Был трудный поход.

— Почему?

— Корабль в море сломался… — Он быстро взглянул на меня, понимая, что до меня уже дошли слухи.

— Насовсем? — сдвинул бровки Левушка.

— К счастью, нет. Починили…

— А если б не починили?

— Тогда было бы очень плохо…

— А вы починили?

— Да, починили, — улыбнулся Родион. Я видела, чего ему стоила эта улыбка.

— А вы бы утонули, если б не починили? — вдруг спросил Лева.

— Мы же моряки! Мы же все умеем плавать! — воскликнул Родион. — Как же мы могли утонуть?

— А если до родного берега далеко? — серьезно спросил Лева.

— Далеко от родных берегов мы не плаваем, — сказал Родион.

— Это хорошо! — облегченно вздохнул Левушка.

В этом месте я выскочила на кухню, потому что не могла сдержать слез. И это я еще ничего не знала…

Ночью я осторожно спросила Родю:

— Ты можешь рассказать, что произошло?

— Я уже все рассказал, — ответил он.

Больше я его не спрашивала.

Весь месяц он уходил на службу рано утром, а возвращался около двенадцати ночи, измотанный до предела. Они с Левушкой почти не виделись. Я, как могла, стремилась облегчить ему жизнь. Но трудно помочь больному, если не знаешь, от чего его нужно лечить.

Вечером 22 декабря 1970 года ко мне прибежала залепленная снегом Тася и сказала, что Родя в госпитале…

8

В госпиталь я побежала одна, Тася осталась с Левушкой.

На улице был ад кромешный. Я пробиралась вслепую, держась за стены домов. Пурга была такая, что горящие фонари были едва видны, как бледные пятна, но никакого света вокруг себя не распространяли.

К нему меня не пустили. У него был тяжелейший инсульт. Обширное кровоизлияние в области темени и затылка. Он был в бессознательном состоянии.

То, что произошло на самом деле, я узнала от Таси через несколько дней. От кого она сама это узнала, мне не известно, но много лет спустя оказалось, что ее информаторы были точны.

На втором месяце «автономки», когда лодка находилась в режиме боевого дежурства и лежала на грунте на глубине двухсот метров в территориальных водах некого государства, случилось серьезное ЧП, произошел заброс температуры реактора и нарушение в системе охлаждения.

Мало того что они, находясь в водах предполагаемого противника, лишались силовой установки, но и промедление грозило взрывом типа того, что шестнадцать лет спустя прогремел в Чернобыле. Там от взрыва и от борьбы с его по следствиями пострадало много людей, а здесь погибли бы все. Кроме того, неизвестно как среагировали бы на взрыв ракеты, начиненные ядерным оружием. Трагедия под водой могла бы обернуться чем угодно, а при определенном стечении обстоятельств и третьей мировой войной.

Командиру предстояло принять решение. Собственно, у него и альтернативы не было. Он вынужден был послать людей в реакторный отсек на верную гибель. Нужны были добровольцы.

Это только в фильмах в таких обстоятельствах вся команда дружно делает шаг вперед. Вызвались идти в ядерный отсек не так уж и много, но гораздо больше, чем было нужно… Командиру самому пришлось отбирать троих. Он выбрал самых лучших.

Они провели в реакторном отсеке 12 часов и исправили систему охлаждения. Когда они вышли оттуда, то светились, как стрелки командирских часов. Через неделю не стало двоих, а спустя еще четыре дня умер третий.

Корабль свое задание выполнил. Пролежали на грунте еще два месяца. Изредка, когда акустики гарантировали, что в зоне видимости нет кораблей, высовывали кончик антенны, чтобы принять короткую шифровку с возможной корректировкой первоначального задания. Корректировка не поступила. Они вернулись в порт день в день, как и было намечено.

И все эти два с половиной месяца в холодильнике у них лежали три трупа.

В штабе о трагедии узнали, только когда лодка отдала швартовы.

Месяц шла разборка ситуации. Приехала высокая ко миссия из Москвы. Действия командира были признаны правильными и единственно возможными. И весь этот месяц Родион приходил домой, молча ужинал, если Левушка, который его подстерегал и изо всех сил старался не заснуть, все же засыпал. Если же нет, то он возился с сыном, шутил, смеялся. А у меня от его смеха мурашки бежали по коже. Я чувствовала, что над ним и над всеми нами висит беда…

Тела погибших все это время лежали в холодильнике, но уже на берегу. Дав заключение по аварии, комиссия ни как не могла решить, что же делать с телами. Высказывалось предположение сообщить родственникам, что матросы и руководивший ими старший лейтенант утонули при выполнении специального задания, чтобы не выдавать родственникам облученные трупы и чтобы те не везли их через всю страну…

Но от этой идеи отказались. Тогда решили провести похороны со всеми воинскими почестями в специальных освинцованных запаянных гробах и вызвать на похороны родственников, объяснив им все, что можно объяснить. Разговаривать с родственниками должен был Родион.

Они приехали не одновременно, так как одни добирались из Минска, другие из Пензы, третьи из Душанбе. Поселили их в гостинице. Родители одного из матросов, самого молоденького из них, весельчака и общего любимца, нашли Родиона в штабе. Отец накануне выпивал с кем-то из подплавов и, очевидно, от него узнал подробности трагедии. Он, и когда пришел в штаб, был выпивши. Он поймал Родиона в коридоре.

— Я все понимаю, каперанг! — сказал он, до скрипа стискивая зубы после каждого слова. — Ты поступил правильно, и Валька поступил правильно… Ты хоть знаешь, что его звали Валькой? Знаешь! Мне сказали, что ты хороший командир. И ты поступил как должен был поступить… А Валька поступил как герой… Но ты мне скажи, каперанг, почему ты из всех выбрал именно его?

Мать Валентина не сказала ни одного слова. Она стояла и смотрела на Родиона сухими безумными глазами.

— Потому, что никто лучше его не сделал бы… — ответил Родион и прошел в кабинет к командиру соединения. В приемной он вдруг замер и упал, обрушив на себя круглую вешалку с тяжелыми черными шинелями…

Когда звучали залпы салюта на похоронах, Родион их не слышал. Он был без сознания. Их слышала я…

9

В течение десяти дней он был на грани жизни и смерти. На третий день меня пустили к нему. Всю эту страшную неделю я просидела около него. Я сидела и держала его за руку. Я боялась упустить момент, когда он откроет глаза… Я почему-то верила, что если он откроет глаза и увидит меня, то все с ним будет хорошо… Я сама себя назначила ему как лекарство.

Когда я начинала валиться со стула, врачи уводили меня в дежурку, где я засыпала часа на два-три. Потом, словно у меня над ухом гремел похоронный залп, внезапно просыпалась и бежала в его палату.