— Там был какой-то пианист, в «Апельсиновой роще», — черный пианист, — сказал я.

— Верно. Но он играл не только там — он выступал по всему городу, пока не нашел это место. А когда оттуда ушел, то снова стал выступать по всему городу, — сказал мистер Максуини. — Фрибоди Черный Череп! — провозгласил он и засмеялся.

— Фрибоди, — повторил я.

— Псевдоним, как и «Дама в красном», — сказал мистер Максуини. — И он тоже никак не мог быть приятелем твоей матери — с его-то прибабахом!

Еще Грэм Максуини рассказал нам, что Мейерсон уехал обратно к себе в Майами, и поспешил добавить, что этот Мейерсон был стар — он был старым еще в сороковые—пятидесятые; он был таким старым, что сейчас уже, скорее всего, умер «или во всяком случае еле карту от стола поднимает». Что до Фрибоди Черепа, то мистер Максуини так и не вспомнил, где этот черный пианист играл после того, как «Апельсиновая роща» почила в бозе.

— Я, бывало, натыкался на него то тут, то там, — сказал мистер Максуини. — Этот Череп чуть не каждый день маячил у меня перед глазами.

Фрибоди Череп умел играть, как выразился мистер Максуини, «по-настоящему мягко». Певицы любили его, потому что его музыка не заглушала их голоса.

— У нее однажды что-то случилось — у твоей мамы, — вспомнил мистер Максуини. — Она уехала и долго не появлялась, а потом снова вернулась. А потом пропала насовсем.

— ВОТ ОН У НЕЕ «СЛУЧИЛСЯ», — сказал Оуэн Мини, указывая на меня пальцем

— Ты что, отца своего ищешь? — спросил меня учитель пения — Я угадал?

— Да, — ответил я

— Не трудись, парень, — сказал мистер Максуини — Если бы он хотел тебя найти, уже давно нашел бы

— БОГ СКАЖЕТ ЕМУ, КТО ЕГО ОТЕЦ, — заявил Оуэн.

Грэм Максуини пожал плечами

— Я не Бог, — сказал мистер Максуини — А Богу твоему, видно, сильно некогда

Я дал ему свой номер телефона в Грейвсенде — вдруг он вспомнит, где в последнее время играл Фрибоди Черный Череп. Мистер Максуини предупредил меня: Череп уже так стар, что, верно, тоже едва может поднять карту со стола. Сам он попросил номер телефона у Оуэна — на случай, если найдет научное объяснение тому, отчего у Оуэна до сих пор не изменился голос

— ЭТО НЕ ВАЖНО, — сказал Оуэн, но телефон мистеру Максуини все же дал

— Твоя мама была приятная женщина, добрая, славная — она была очень приличная женщина, — сказал мне мистер Максуини

— Спасибо, — ответил я

— «Апельсиновая роща», конечно, была совершенно дурацким заведением, — продолжал он, — но это не какой-нибудь притон — там с ней не могло произойти ничего недостойного

— Спасибо, — снова сказал я

— Она все время пела репертуар Синатры — у меня от этих песенок челюсти сводило, — признался мистер Максуини

— Я ВПОЛНЕ ДОПУСКАЮ, ЧТО КОМУ-ТО НРАВИЛОСЬ ИХ СЛУШАТЬ, — сказал Оуэн Мини

Торонто, 30 мая 1987 года — мне не стоило читать даже такой малости, как один-единственный заголовок в «Нью-Йорк таймс», хотя, как я часто говорю своим ученицам из школы епископа Строна, в этой газете весьма характерно используют точку с запятой.

Персидский залив: Рейган заявляет о своей решимости; его планы пока неясны.

Ну разве это не классический случай? Я не про точку с запятой; я хочу сказать: не это ли как раз и нужно всему миру? Неясная решимость! Вот типичный пример американской политики: не надо ясности, но пусть будет решимость!

В ноябре 61-го — уже после того, как мы с Оуэном узнали, что его гортань никогда не расслабляется и что у моей мамы была яркая (а может, трагическая) тайная жизнь, — генерал Максвелл Тейлор доложил президенту Кеннеди, что американская военная, экономическая и политическая поддержка может обеспечить Южному Вьетнаму победу без вступления Соединенных Штатов в войну. (В конфиденциальной беседе генерал посоветовал послать во Вьетнам боевые подразделения США в количестве восьми тысяч человек.)

В Новый год, который мы с Оуэном и Хестер встречали в доме 80 на Центральной, — встречали, надо сказать, довольно бестолково, что вообще отличает подростковые вечеринки (при том что двадцатилетнюю Хестер подростком никак было назвать), и сравнительно тихо (потому что бабушка уже легла спать), — в тот Новый год личный состав вооруженных сил США во Вьетнаме насчитывал всего 3205 человек.

Хестер удалось отметить наступление Нового года более ярко, чем мне или Оуэну. Она встречала Новый год стоя на коленях — в снегу, в розовом саду, чтобы бабушка не слышала, как из Хестер извергается ром с кока-колой (к этой бурде она пристрастилась еще в дни своего бурного романа на Тортоле). У меня переход через временной рубеж вызывал куда меньше эмоций; я уснул, наблюдая за страданиями Чарлтона Хестона в «Бен Гуре», — я начал клевать носом где-то между скачками на колесницах и сценой в поселении прокаженных. Оуэн досмотрел до конца; во время рекламных вставок он поглядывал в окно в розовый сад, где в призрачном лунном свете можно было различить бледную фигуру Хестер на фоне снега. Удивительно, как мало волновала Оуэна Мини смена годов — при том что уже тогда, как ему представлялось, он точно знал, сколько ему их отпущено. Тем не менее он, казалось, с удовольствием смотрит и «Бен Гура», и как блюет на дворе Хестер. Может быть, это и есть вера — вот такое спокойное умиротворение, даже перед лицом надвигающегося будущего.

К нашей следующей совместной новогодней вечеринке, к концу 1962-го, численность личного состава вооруженных сил США во Вьетнаме будет доведена уже до 11 300 человек. И снова утром нового года бабушка обнаружит на снегу оставшиеся после Хестер замерзшие брызги блевотины, обезобразившие обычно белоснежное пространство вокруг ванночки для птиц посреди розового сада.

— Силы небесные! — запричитает бабушка. — Что это за гадость?

И точно так же, как год назад, Оуэн Мини скажет.

— РАЗВЕ ВЫ НЕ СЛЫШАЛИ, МИССИС УИЛРАЙТ, ЧТО ТВОРИЛОСЬ НОЧЬЮ С ПТИЦАМИ? НАДО БЫ ПОЙТИ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО ТАМ ЭТЕЛЬ НАСЫПАЕТ В КОРМУШКИ

Оуэн оценил бы книгу, которую я прочел всего два года назад это «Календарь войны во Вьетнаме» полковника Гарри Г. Саммерса-младшего. Полковник Саммерс — ветеран-пехотинец, прошедший Корею и Вьетнам. Он не из тех, кто будет ходить вокруг да около, как говаривали у нас в Грейвсенде. Вот хотя бы первое предложение этой замечательной книги: «Один из самых трагических итогов войны во Вьетнаме состоит в том, что, хотя американские вооруженные силы нанесли поражение войскам Северного Вьетнама во всех главных сражениях, все же Соединенные Штаты потерпели самое жестокое поражение в своей истории». Только представьте себе! На первой странице книги полковник Саммерс рассказывает об одном эпизоде с участием Франклина Делано Рузвельта, произошедшем во время Ялтинской конференции, где союзники решали вопрос о послевоенном переустройстве мира. Президент Рузвельт хотел отдать Индокитай генералу Чан Кайши, стоявшему тогда во главе Китая; однако генерал немного разбирался в истории Вьетнама и традициях этого народа. Чан Кайши понимал, что вьетнамцы — это не китайцы, они ни за что не дадут китайской нации спокойно поглотить себя. На щедрое предложение Рузвельта — о передаче Индокитая — Чан ответил просто: «Нам это ни к чему». Полковник Саммерс обращает внимание, что Соединенным Штатам потребовалось тридцать лет — плюс война, стоившая жизни пятидесяти тысячам американцев, — чтобы понять то, что Чан Кайши объяснил президенту Рузвельту еще в 1945 году. Только представьте себе!