Апоп встал. Видимо, ему тяжко было сидеть под весом этого рассказа. Прошёлся по прохладным плитам пола толстыми подошвами туда-назад.

— Мегила вспомнил о той царевне, с которой разделил по необходимости ложе, наверняка было так. Их, «жён», было у него, наверно, несколько десятков за годы его служения на этом поприще. Так что, Мериптах, среди твоих предков вполне могут оказаться и князь страны Наири, и князь города Ерхон, и хеттский царь, и начальник стражников из Кархемыша, и пунтский купец, и главный сидонский корабел, и вождь племени ливийских пиратов из Сиарта. И другие разные тоже. Установить точнее нельзя. Просто так никто из женщин не признается, под пыткой признаются всё, что одно и то же. Да и мертво уже большинство «жён» Мегилы.

Царь резко обернулся, разметав края своего странного одеяния:

— Пользуясь своей властью и применив беспримерную свою хитрость, Мегила отыскал, видимо, по записям в листах секретной канцелярии, какая из женщин родила через восемь месяцев после прибытия в гарем. Он умел достигать цели. Выследил какое-то преступление за одним из писцов секретной канцелярии и, пугая оглаской, заставил помогать себе. Он разузнал, не было ли особых знаков на теле ребёнка. И ему повезло — знак был.

— Родимое пятно!

— Думаю, что пятно. Тогда он тайно разослал своих шпионов, — а он был главный шпион царства, — по всему миру, куда могли быть отправлены сыновья Авариса, родившиеся в такой-то год. Он узнал, что ты при дворе князя Бакенсети. Мегила бросился в Мемфис. Он так спешил, что приплыл туда ночью. Мне много раз рассказывали историю твоей встречи с Себеком. На самом деле это Мегила кружил вокруг города, высматривая, наверное, пути для тайного проникновения. Только чудом ты не попал в его руки прямо в ту ночь. На его беду прибежали стражники, а утром прибыл Аменемхет. Я думаю, что его известила Аа-мес. Решив от тебя избавиться, она часто писала в мою дворцовую канцелярию, превознося твои достоинства сверх всякой меры. Я получал эти письма, но именно эта восторженность и это нетерпение меня и настораживали. Тогда Аа-мес, пожираемая как раз своим нетерпением, обратилась к верховному жрецу Амона, сообщив ему, что родимое пятно на твоём бедре сходно с родовым знаком отпрысков рода Иниотеф. Аменемхет примчался по пересыхающему Нилу и удостоверился, что так оно и есть, хотя это сходство абсолютно случайное, я думаю. Бакенсети запер тебя, и Мегила изнывал от нетерпения и сжигал себя подозрениями. Он убил Гиста, испугавшись, как мне кажется, что тот хочет известить канцелярию о тебе. Я наконец поддался на уговоры Аа-мес и, как только вода начала прибывать, отплыл в Мемфис. Лишь войдя под своды тамошнего дворца, я почувствовал, что там все пребывают как бы в состоянии немого безумия. Я не удивился бы, если б воздух вспыхнул от накопившейся в нём страсти. Аа-мес ненавидела Бакенсети, он ненавидел её. И был потрясён моим приездом. Мегила ненавидел их всех. Тнефахт боялся за князя. Аменемхет маячил и нависал, и как будто тоже присутствовал в залах дворца. Я заразился этой горячкой. А тут ещё беснование народа, чего я не ждал, и казнь. Я видел огонь в глазах Бакенсети и понимал, что обманываю его, подавая надежду своим внезапным приездом, так похожим на порыв души. Мне было отлично известно, какие он прилагает силы, чтобы возобновилось то, что было между нами прежде. Он был готов отдать себя под нож лекаря, чтобы вернуть молодость. Думаю, он в глубине сердца тоже начал смиряться с тем, что всё в прошлом, а я устроил ему невольную пытку надеждой. Он воспрял, и тут ввели тебя. Ты должен понять моё состояние. Я был ослеплён. Выяснилось удивительное — Аа-мес даже преуменьшила достоинства того, кого хвалила! Я перестал владеть собой. И произошло то, что ты видел. Ты должен понять правильно — это была сцена ревности. Бакенсети хотел убить тебя, чтобы ты не отнял у него меня. Я тебя спас. Он убил бы тебя.

Апоп медленно подошёл к всё ещё сидящему на табурете Мериптаху, вытер краем одежды лоб, покрывшийся громадными каплями, и улыбнулся. Мягко, даже ласково, но при улыбке обнажились многочисленные, самостоятельно угрожающего вида зубы.

— Ну, теперь ты перестал меня бояться?

— А мои друзья? Их ведь зарезали.

— Зарезали. И я сейчас тебе объясню почему. Потому что я ненавижу кровопролитие. Да, кровь иногда отводит кровь. Убийство номарха, да ещё такое убийство, надо было скрыть. Любой ценой, иначе — бунт. Весь Мемфис столпился у дворца, и хмель горячил толпы. Празднующий народ легко берётся за оружие. Бунт мои всадники подавили бы. Но пришлось бы снести очень много голов. Всякая война отвратительна для Авариса, он не для того стоит на земле. Но как скрыть убийство? Под рукою двойник князя. Надо его предъявить вместо Бакенсети. При этом важно, чтобы не поползло по городу никаких слухов, что князь подставной. Слухи эти могли поползти только из дворца. Надо было отделить слуг, которые станут сомневаться и болтать, от тех, кто увидит в двойнике Бакенсети. Как это сделать, да ещё быстро? Я посадил Реха рядом с собой и велел вводить домочадцев по одному. Я заговаривал с ними и следил, как они будут смотреть на двойника. Подслеповатые ничего особенного не увидели, а умные сделали вид, что ничего не увидели, и те и другие сохранили себе жизнь. Те, кто выдавал себя, умирали. К сожалению, пришлось убить и всех твоих друзей. Дети непосредственны, и им бесполезно приказывать. Они могли всё испортить. Чтобы избежать большой крови, я пролил малую. Собственно, в этом и состоит искусство управления. Ты слушаешь меня, Мериптах? Ты понял мой ответ?

Мальчик быстро глянул снизу вверх:

— А тогда, перед тем как вошёл Бакенсети, ты велел мне разоблачиться, чтобы посмотреть на родимое пятно? Как Аменемхет?

Апоп затянул веками глазные яблоки:

— Я думал, ты раньше об этом спросишь. Я обещал рассказать тебе всю правду и не обману. Не затем, чтобы рассмотреть пятно на твоём бедре, я раздел тебя. Но это была вспышка души. Стыд сотрясал меня при воспоминании о ней все последующие дни. Конечно, и ты верь мне, Мериптах, такое не может повториться никогда!!! Ведь тут всё так хрупко, и я чуть не разрушил своим варварским порывом то, о чём так мучительно мечтал. Дальше всё будет по-другому, совсем по-другому. Я открою тебе настоящие сокровищницы, и ты сам, именно сам, только в этом случае всё обретает смысл, решишь, как нам быть. Я очень надеюсь, яростно надеюсь, но, поверь, лишь надеюсь. Большего права нет даже у меня, хотя я силён, как никто под солнцем.

В эту ночь Хека спал не как всегда, спал без тревог и ночных вскакиваний, не слыша надрывных любовных криков, и госпожа Бесора ему не снилась. Проснувшись и вспомнив о своём вчерашнем походе в храм-дворец над прудом, он посмеялся над собой и отчитал себя — с какой такой стати он вёл себя, как слуга, перед этой, без сомнения, величественной женщиной, но ведь лишённой всякой настоящей власти. Скорее он мог считаться для неё господином, чем она для него госпожой. Он мужчина, он носитель синих одежд и зелёного пояса, он не заключённый здесь!

Поддержкою этим мыслям послужил ранний визит Сэба и Нанны, они пришли похвалить торговца благовониями. Собрав отзывы молодых «царских друзей», забиравшихся накануне на деревья гарема, обработанные новым порошком, они пришли к выводу, что друг их Сетмос ведёт свои разыскания в правильном направлении. Запах женщины, это омерзительное препятствие, положенное самой косной природой на пути обретения Аварисом своего продолжения, был, можно сказать, одолён. Это доказывает несомненные способности нового учёного друга. Оставалось доделать самую малость. Тошнотворный женорыбий дух скрыт и изведён, но зато выступил на первый план дух самого порошка. От него у молодых львов Авариса немного слезятся глаза и першит в горле. Но, думается, с этим можно покончить, если применить все умения.