Она улыбнулась, но улыбка была какой‑то дежурной, будто из вежливости:

– Ложись спать. К обеду я вернусь.

У меня внутри что‑то неприятно натянулось. Когда же я успел так прикипеть к ней, к этим нашим совместным поездкам в Москву и обратно, что сейчас мне так сложно отпустить её одну?..

Проводив глазами такси, я немного постоял у ворот. Что ж. Не буду изображать из себя Хатико и ждать её здесь. Пойду‑ка лучше ещё поработаю. К тому же, Михаил просил к пятнице написать ему подробный отчёт о том, чем я занимался за эту неделю. Ну конечно, сначала сами выгнали на удалёнку, а теперь, видите ли, переживают. Наверное, считают, что стоит работнику покинуть офис, как он тут же начинает заниматься всякими непотребствами вместо того, чтобы трудиться. В общем, теперь мне предстоит время от времени придумывать кучу неизвестных Михаилу слов и устрашающих нагромождений из терминов, чтобы усыпить его бдительность. Я ведь тут действительно пашу в поте лица, а не валяю дурака и уж, тем более, не шпионю.

Глава 38. Ударить по всем фронтам

Хотя Константин и старался не показывать вида, что встревожился случившимся, его поведение говорило само за себя. Собранный, осознанный и гордый Цепеш теперь ходил по замку, потерянно опустив голову, говорил мало и отвечал на вопросы как‑то невпопад, будто бы вообще не понимал, что от него хотят. Погружённый в свои мысли, он словно потерял интерес ко всему происходящему. И даже Штефан, что удивительно, не мог отвлечь его от дум.

Признаюсь честно, я ещё пару раз следил за ними ночью – подглядывал через окно их спальни, будучи то птичкой, то мотыльком, то жучком. Я больше не хотел давать Штефана в обиду и, пойди что не так, обязательно за него заступился бы. Но, к счастью, ничего криминального там больше не происходило. Ни эпизодов гипноза, ни чего‑то ещё, чему следовало бы помешать. Однажды даже сам Штефан не выдержал. Раздетый по пояс, он подсел к Константину и заботливо помассировал ему плечи, но в ответ получил только холодный взгляд, и больше ничего.

– Стэн, что случилось? – спросил тогда юноша удивлённо. – Я тебя не узнаю. Ты… ты больше не хочешь?..

Константин внимательно посмотрел ему в лицо. Потом окинул взглядом его обнажённые плечи, грудь, напряжённый пресс. Ничего не ответил, только отвернулся, и сел спиной к нему.

– Спи, Штефан, – проговорил спустя минуту, не оборачиваясь. – Спи…

В этот момент я вдруг понял, что в противостоянии с Каспером Константин вот‑вот сдаст позиции. Слишком уж не вовремя всё это случилось. Его ум сейчас захвачен личными переживаниями и не может высчитывать ходы также искромётно, как таинственный гроссмейстер, с которым он затеял игру. Как там писал мне главный охотник в своём письме… «Выигрывает тот, чьё сердце не знает любви. Для победы нужно хладнокровие».

А может быть даже, Цепеш потерял не только своё хладнокровие, но ещё и само стремление к выигрышу…

Следующей ночью Константин заперся в своём кабинете на третьем этаже. Молча ходил вдоль длинного шкафа с книгами, будто выбирая, что почитать. Но так ничего и не выбрал.

Лампа на столе была погашена, и комната утопала в темноте. Некоторое время он стоял в глубине кабинета, потом вдруг вышел из сумрака – в полоску лунного света – и встал у раскрытого окна. Его лицо было мокрым от слёз.

Маленькая летучая мышка, свисающая вниз головой с крыши, от удивления даже раскрыла ротик. Вот это да! Цепеш, оказывается, тоже умеет плакать!

– Всё же придётся тебя убить, – сказал он холодно, глядя прямо на меня. Говорил он строго, как и всегда, и я не сразу понял, серьёзно он это задумал или шутит.

Проглотив поднимающийся к горлу страх, я мысленно возмутился. За что это, интересно, он собрался меня убивать?! Я же ещё ничего не сделал и уж тем более не сказал! Говорить‑то я сейчас вообще не умею.

– За бессчётные сотни лет моей жизни никто… только вслушайся, Гриша… Никто!.. не видел меня в таком состоянии, – произнёс он тихо и опустил голову. – А говорить ничего не надо. Я и так всё чую.

Блин! Значит, он не только в два счёта безошибочно разоблачил меня в чужом теле, так ещё и мысли мои читать умеет! Удивительно – его нюх всё такой же острый. Даже несмотря на то, что нос заложен.

Он снова посмотрел на меня и прожёг моё тельце насквозь чёрными угольками своих зрачков:

– Гриша, ты всё же безнадёжный, прямо‑таки отпетый, храбрец. Любого другого на твоём месте сейчас бы уже сдуло отсюда. А ты висишь тут, продолжаешь смотреть на меня, сочиняешь эти неуместные комплименты и совсем не боишься…

Не то чтобы совсем не боюсь. Справедливости ради, надо признать, что боюсь. Ещё как. Но вместе с тем, мне казалось, что именно сейчас он не развеет меня по ветру, потому что… Потому что ему нужен кто‑то рядом.

Он сел за стол, не сводя с меня глаз, а я продолжил висеть напротив, вцепившись в карниз замёрзшими лапками. Так мы и смотрели друг на друга до самого утра. И хотя внешне мы молчали, внутри наши души безмолвно общались. Он говорил со мной без слов, а я внимал его шелестящим мыслям – невыносимо горьким, пропитанным отчаяньем, будто дикой полынью…