Димитрий долго ворочался, пытаясь найти разгадку, и вдруг его осенило: «Двойник! Ну конечно! Романовы заметали следы. Один из братьев повез Богдашку в противоположном направлении, чтобы в случае погони сбить преследователей со следа. Ничего себе! Что ж там за наследство такое?!» Димитрий заснул с приятным ощущением собственной значимости.

* * *

Дни шли за днями, Димитрий постепенно привык к тому, что все видят в нем ребенка, к своему новому телу. Был он для своего возраста невысок, но широкоплеч и крепок, одна рука казалась немного короче другой. Как-то раз, сбежав купаться на реку, он увидел свое отражение: круглое лицо, упрямый взгляд, чуть капризная линия губ и большая, шариком, бородавка под правым глазом. В целом своей внешностью он остался доволен, хотя и подумал, что Франсуа в детстве был симпатичнее.

В первые же недели своего пребывания в монастыре Димитрий сблизился с тем самым служкой, который когда-то встретил его у ворот. Звали его Тихон, ему было уже пятнадцать, и он сразу же начал опекать маленького товарища: будил его на рассвете, помогал разбираться в сложностях старославянского, вместе с ним прибирался в церкви и часовне. Вскоре, несмотря на разницу в возрасте, они подружились.

Жизнь в обители текла неспешно, монотонно, постепенно Димитрий к ней привык и даже стал находить что-то приятное в этом однообразном течении времени. Но происхождение маленького мальчика, телом которого он завладел, так и оставалось для него тайной, пока не произошло событие, открывшее ему невероятную правду.

Он жил в монастыре уже полгода. Холодным ноябрьским утром шла служба в честь Димитриевской субботы. В этот день традиционно поминали всех усопших православных, а имена самых видных из них назывались в течение молитвы. Димитрий, который еще не очень хорошо понимал старославянский, слушал вполуха бормотание пономаря. Тот читал молитву памяти благоверного князя Димитрия Донского. Вдруг мальчику послышалось, что пономарь назвал князя отроком.

– Почему отрок? – шепотом спросил Димитрий стоявшего рядом Тихона. – Он же взрослый был, я читал про него.

– Нет, Ивашка, совсем маленький, ну вот как ты.

Стоявший рядом послушник грозно посмотрел на них, и ребята примолкли. Но позже, вместе с другими монахами чинно семеня в трапезную, Димитрий снова задал тот же вопрос:

– Тишка, ты мне объясни, а то я не понял. Почему Димитрий Донской был отроком? Разве не он Куликову битву выиграл?

– Он. Но ты ж не о нем спрашивал?

– А о ком же? Ведь там читали про Донского?

– А, понял, – засмеялся Тихон. – Сначала, да, про него, а потом перешли на князя Димитрия Угличского, вот он и есть отрок.

– А кто это?

– Да как же, Ивашка, неужто не знаешь? Это невинно убиенный царевич Димитрий, младший сын Иоанна Мучителя.

– Нет, не слыхал. Кто ж его убил?

– Да бог знает, – вздохнул Тихон. – Жил он в Угличе, в своем удельном княжестве, с матушкой и дядьями. Подошел к нему кто-то на улице да ножом по горлу и резанул. Из Москвы бояре приезжали, чтоб разобраться, решили, что вроде как сам он себя поранил в припадке немочи падучей. Ножик у него в ту пору в ручке был, а тут болезнь с ним и приключилась.

– Странно, – задумчиво сказал Димитрий, – никогда не слышал, что самому себе можно горло случайно перерезать.

Тихон, понизив голос, добавил:

– Сказывают, Борис, царицын родич, приказал его извести, потому как сам на престол московский метит.

Тут они вошли в трапезную, и разговор пришлось прекратить.

История эта произвела гнетущее впечатление на Димитрия. Это ж надо, ребенка зарезать! Он лег спать, с брезгливостью думая о царицыном родиче Борисе. Но и во сне, казалось, продолжал он обдумывать подробности Тишкиного рассказа, что-то неуловимо тяготило его, смутная догадка уже появилась в голове, но еще не вылилась в конкретную мысль.

Забывшись тяжелым сном, Димитрий видел Тишку, который смотрел на него и повторял: «Царевич совсем маленький был, ну вот как ты». И то ли во сне, то ли уже наяву пришла наконец разгадка. Он рывком сел в постели, ошалело оглядываясь и лихорадочно сопоставляя то, что знал от Михаила Никитича и Прохора, с тем, что рассказывал Тихон.

«Сейчас правит царь Федор, сын Ивана Мучителя, стало быть, Димитрию он приходится старшим братом. Царицын родич – это, конечно, Борис Годунов, я еще в Польше слышал, будто он вместо царя правит. Романов говорил про мать и дядьев, с ними жил и царевич. Непонятно только, кто этот Василий, который приказал отрока убить, а вину свалил на Годунова. Как же это выяснить? Ах да, Федор Никитич упоминал, что этот Василий сам дознание ведет… Нужно выяснить, кто вел следствие после смерти царевича, и если окажется, что имя этого боярина – Василий, он знатного рода и может претендовать на престол, то сомнений больше не останется».

Но тут ему пришла в голову другая мысль:

«Так, стоп. То, что я подслушал в беседе братьев Романовых, в самом деле очень похоже на историю царевича. Если б подосланные Василием убийцы не успели сделать свое черное дело, если бы отрок сбежал, то можно было б предположить, что я и есть царевич Димитрий. Но ведь он убит. Ему перерезали горло, это видели люди, было дознание, по нему читают поминальные молитвы. Сомнений быть не может, он мертв. Тогда это просто совпадение, и я не имею никакого отношения к царевичу. Если только… если только Романовы не подменили Димитрия на другого отрока, а самого царевича не увезли. Верно! Самое правильное в этом случае – переодеть ребенка в крестьянское тряпье, назвать чужим именем и спрятать. Например, в монастыре. Вот оно, вот оно! Похоже, я нашел разгадку!»

Едва дождавшись утра, Димитрий снова приступил с вопросами к другу:

– Тиш, помнишь, ты мне вчера про царевича убиенного сказывал?

– Ну?

– А когда он помер?

– Да уж, почитай, с полгода будет. На преподобную Ефросинью весть пришла, значит, в мае.

У Димитрия екнуло сердце: «Сходится!»

– А что за бояре приезжали в Углич на дознание, не знаешь?

– Откуда ж? – удивился Тихон. – Кто-нибудь из самых знатных небось. Сам Годунов Борис Федорович, а может, Шуйский Василь Иваныч. А больше я никого и не слыхал из бояр-то. Да и зачем тебе?

Чем дольше Димитрий об этом размышлял, тем более уверялся, что его догадка верна. Ему вспомнились злоключения мадемуазель де Шаль, тетка которой хотела получить деньги сестры и поэтому убила ее мужа-наследника, а вину свалила на следующую претендентку, саму Изабель.

И в самом деле, все сходится. После смерти царя Иоанна у него осталось два сына, Федор и младенец Димитрий. Новым царем, естественно, становится старший сын. Борис Годунов, приходящийся родичем жене Федора, забирает власть в свои руки. А знатный боярин Василий Шуйский, сам желающий в будущем занять трон, нанимает убийц, избавляясь тем самым от двух соперников, Димитрия и Бориса: один мертв, а на другого падает страшное подозрение. И хотя дознание сделало вывод, что царевич погиб случайно, наверняка Шуйский шепнул кому-то о вине Бориса, и очень вероятно, что эти слухи помешают Годунову стать царем. Но убийца ошибся: Романовы заменили Димитрия другим мальчиком, а подлинного царевича увезли и спрятали. «Такое нельзя проделать без участия родичей. Наверняка мать и дядья все знали». В результате умертвили кого-то другого, может быть, того самого поваренка Богдашку… Хотя нет, Прохор утверждал, что они все вместе доехали до Твери, а потом Богдашку повезли на север… «Да, все верно, я царевич Димитрий! И я стану царем! Наконец-то я смогу обрести власть, о которой так долго мечтал!»