Нынешний повелитель сей державы слишком самолюбив, слишком счастлив в своих предприятиях и неограничен в славе, чтобы не желать мира. Он употребит покой внутренний на приготовления военных против Англии, которая своей завистью, пронырством и богатством была, есть и пребудет не соперница, но злодей Франции. Бонапарт не может опасаться покушения ее на твердой земле; мир же восстановит свободное мореплавание. Силы Австрии он все истощил; Пруссия в его зависимости; и так остается ему страх единственно от России. Истина сего доказывается всем его поведением против Вашего Императорского Величества… Австрия уже восемь лет как ведет без отдыха постыдную и разорительную войну и столь упорно следует новому своему предприятию, что потеряла из виду новейшую цель своей политики».

Замечание императора Павла: «Чего захотел от слепой курицы?»

«Пруссия, отстав умно от войны, вошла в тесную связь с Францией… Англии тоже необходим мир… Во время французского вооружения она вооружила попеременно угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции…»

Замечание императора Павла: «И нас грешных!»

«Чтоб овладеть торговлею целого света, дерзнула завладеть Египтом и Мальтою. Россия, как положением своим, так равно и неистощимой силою, есть и должна быть первая держава мира… Бонапарт старается всячески снискать наше благорасположение…»

Замечание императора Павла: «И может успеть».

«Пруссия ласкает нас для склонения на предполагаемые ею себе удовлетворения при общем мире. Австрия ползает перед нами… Англия… не поставляя возможным сближение наше с Францией, захочет, может быть, нахальным образом развесить в Балтийском море флаг свой… Но при общем замирении… за исключением Австрии, все сии три державы кончат войну со значительными выгодами. Россия же останется ни при чем, потеряв 23 000 человек. Ваше Императорское Величество дали неоспоримое право истории сказать некогда грядущим векам: „Павел I, вступая в войну без причины, также и отошел от оной, не достигнув до цели своей, и все силы его обращены были в ничто от недостатка упорства в предпринимаемом“…»

Замечание императора Павла: «Стал кругом виноват».

«Я заключу указанием удобных способов для доставления России выгод… которые поставят ее на бесконечность выше всех держав, а имя Ваше выше всех государей, живущих по смерти в храме бессмертия…»

Следовал проект раздела, мы уже указывали часть, предназначавшуюся в ней России. Австрия получала Боснию – уже! – Сербию и Валахию. «Не много ль?» – спрашивал Павел. Пруссии Ростопчин отдавал курфюршество Ганноверское и епископства Падерборнское и Мюнстерское; Франции – Египет. Хотя и поставленная под защиту четырех держав, участвующих в разделе, будущая греческая республика должна была, однако, фактически привести эллинов под скипетр Российский. «А можно и подвести», – приписал царь, и он соглашался также на то, чтобы Бонапарт был «центром сего плана».

Но, по мнению Ростопчина, для того, чтобы привести в исполнение такой грандиозный замысел, Спренгтпортен был слишком слаб, и автор проекта напрашивался поэтому на это сам. Он предполагал поехать в Берлин, Вену и Париж, с соблюдением глубочайшей тайны, придумывая всевозможные хитрости, чтобы лучше обеспечить секрет своей миссии. Он прослывет на короткое время за опального и высланного из России с приказанием отправиться в заграничное путешествие. Но его уловка не встретила одобрения государя. «Это – мешать дело с бездельем», заметил он не без основания. Тем не менее он сделал внизу записки следующую заключительную приписку: «Опробуя план ваш, желаю, чтобы вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтобы по сему было».

Подумав, он и его министр, однако, нашли, что они слишком торопились. Так как Спренгтпортен находился уже на пути во Францию, то не следовало ли подождать известий об оказанном ему приеме? Но генерал был, без сомнения, уже осведомлен если не об удивительном плане, то, по крайней мере, о брожении новых идей, о которых шла речь, и его известная нам склонность преувеличивать свое значение и непомерно расширять рамки своего поручения от этого усилилась. Берлин, между тем, не был предназначен сделаться театром сенсационных дебютов на дипломатическом поприще, где честолюбивый человек сгорал желанием испробовать свои таланты. Павел и Ростопчин нашли своевременным ускорить его прибытие к месту назначения, по-прежнему, однако, не обозначая точные цели его путешествия, и 21 ноября генерал вновь двинулся в путь.

В Берлине, все еще смущенные и недоумевающие, но не получавшие отмены прежних распоряжений, Бёрнонвиль и Крюденер должны были возобновить свой разговор, прерванный этим появлением, не имея, однако, больше надежды на успешное их продолжение. Против всякого ожидания, на поведении русского посла нисколько не отразилась та перемена в мнениях, о которой, по-видимому, говорил Спренгтпортен. Представитель Франции все еще ждал визита своего коллеги, которого никогда так и не мог дождаться. В назначенный день Крюденер выставлял предлогом необходимость избавить намеченную встречу от любопытства Гаугвица и его агентов. «Ни у вас, ни у меня», говорил он, и, как в 1797 году, свидание назначалось «в парке», где зимнее время года действительно обеспечивало полное уединение собеседникам. Но в последний момент нездоровье удерживало русского дипломата в его квартире, куда, всегда сговорчивый Бёрнонвиль, не медлил явиться. Увы! И при подобной встрече оба авгура замечали, что им нечего сказать друг другу. Сам Гаугвиц указывал на Спренгтпортена как на наиболее подходящего теперь человека для обнаружения намерений государя.

Он позаботился также, чтобы маркиз Луккезини приехал ранее его во Францию, для близкого наблюдения за франко-русскими переговорами, вторые, по-видимому, должны были там решительно выясниться. Крюденер, правда, утверждал, что на генерала не возлагалось никакого поручения в Париж и что ему было даже запрещено туда ехать, но разве это было вероятно? Вся странность в том, что русский посол мог сам верить тому, что говорил, и в этом случае не был очень далек от истины. Удаление Панина положило, правда, конец антагонизму, придававшему руководительству иностранными делами в России два совершенно противоположные направления; но так как Ростопчин вместе с государем занимался главным образом рассмотрением химерических планов, департамент приходил в еще больший беспорядок. Инструкции разным служебным лицам, бывшие прежде во многих случаях противоречивыми становились теперь совершенно непонятными. Плохо осведомленный в момент своего отъезда из Петербурга относительно того, чего от него требовали, Спренгтпортен не получил с тех пор в добавление ни малейшего разъяснения, и был этому очень рад, счастливый тем, что у него развязаны руки. Авантюрист – он шел на авантюру.

VI

Во Франции, конечно, знали не больше о характере и предмете этого поручения. Генерал Кларк, посланный для встречи путешественника в Брюссель, чтобы пригласить его, по указаниям Бёрнонвиля, приехать в столицу, испытал разочарование: Спренгтпортен имел полномочия только для доставления пленных и для выражения дружеских уверений. Тем не менее он