Но в это время Керней заметил, что Пепита сделала ему чуть заметный знак головой и рукой, точно означавший: «Не говорите со мной». Он поэтому ничего не сказал ей, но не переставал наблюдать за ней. Она, убедившись, что никто за ней не следит, осторожно высунула из-под шали кусочек чего-то белого, очевидно бумажки… Затем снова спрятала. Ее многозначительный взгляд, сопровождавший это движение, как бы говорил: «Вы видите, что у меня в руках, не мешайте же мне действовать». Затем, приблизившись на несколько шагов не к Флорансу, а к Крису Року и карлику, она словно из любопытства заинтересовалась этой странной парой, так что никому бы и в голову не пришло ее заподозрить в чем-нибудь. Ривас в это время должен был снова спуститься в канаву, он ведь не знал Пепиты, хотя ее поручение и относилось к нему. Маленькая служанка действовала с осмотрительностью, вполне оправдывавшей выбор ее госпожи.

— Ay Dios! — вскричала она, встав спиной к Кернею и вытаращив глаза на оригинальную пару, в то же время она умудрилась шепнуть Флорансу: «Записка, дон Флоранс… не для вас, а для сеньора Риваса. Передайте ему, я не смею… возьмите у меня из рук, но чтобы никто не видел». Затем она опять громко воскликнула: «Великан и лилипут! Как это странно!»

Керней в это время успел незаметно взять бумажку. Исполнив возложенное на нее поручение и сказав еще раз «Ау Dios!», она собралась перейти на другую сторону улицы, успев, однако, шепнуть Кернею: «Вскоре подъедет карета… с двумя дамами… одна из них, которая дорога вам, вас любит…» Эти слова наполнили его радостью, он не смел, однако, ответить, к тому же Пепита была уже далеко. Перейдя на другую сторону, она вскоре исчезла из виду.

Он не понимал, что она хотела сказать относительно кареты, но, уверенный, что объяснение находилось в письме, поспешил передать его по назначению. Ривас, заметив странное поведение девушки, заподозрил, что оно имело какое-то отношение к нему, и потому нисколько не удивился, когда Керней, подойдя к краю канавы, сказал:

— Я должен вам кое-что передать. Приблизьте вашу лопату к моей и обратите внимание на мои пальцы.

— Хорошо, понимаю! — прошептал тот.

Через несколько секунд их лопаты как бы случайно столкнулись. Надо было обладать большой проницательностью, чтобы заметить в этом хитрость и уловить момент, когда лоскуток бумаги перешел из одной руки в другую. Казалось, напротив, что арестанты, столкнувшись нечаянно, извинились друг перед другом и разошлись, насколько позволяла им длина цепи.

Настала очередь Риваса доказать свою ловкость: прочесть письмо, не будучи никем замеченным. Если бы кто-нибудь из часовых увидал и захватил письмо, это скомпрометировало бы его автора, об имени которого Ривас не мог не догадаться. Им овладело сильнейшее беспокойство, он оглядывался, ища возможность прочесть, не обратив ничьего внимания. Он не мог ничего придумать. Если наклониться и развернуть письмо в канаве, то, скрывшись от взора прохожих, легко было быть замеченным часовыми, стоявшими на краю.

Глаза его блеснули радостью, когда он, наконец, заметил, что вблизи не было ни одного человека. Через минуту он, низко наклонившись над лопатой, уже читал письмо, положенное на самое дно. Оно состояло всего лишь из нескольких строк:

«Мой милый, вскоре по получении вами этого письма ждите проезда кареты, крытого ландо. Как только экипаж, в котором будут сидеть две дамы, поравняется с вами, постарайтесь вместе с прикованным к вам товарищем захватить ее, вытеснив дам и заняв их места. Кучеру можете смело доверять. Предприятие это небезопасно, но оно ничто в сравнении с той опасностью, которая угрожает вам. Ваши враги готовят вам погибель. Постарайтесь же исполнить то, о чем пишу вам, чтобы сохранить свою жизнь для родины и для вашей Изабеллы».

Глава XXVIII

В ОЖИДАНИИ ЛАНДО

При виде того, что сделал Ривас с письмом по его прочтении, можно было бы подумать, что он был страшно зол на пославшего его. Вместо того чтобы обойтись с ним бережно и спрятать как святыню, он затоптал его в грязь, продолжая работать лопатой и точно забыв о его существовании. Однако все это сделано было им нарочно. Попади письмо в чужие руки, пославший его пострадал бы не менее самого Риваса.

Через несколько секунд письмо уже не представляло ни малейшей опасности, так как было обращено стараниями Руперто в бесформенный лоскут.

Во все это время никто, казалось, не обращал внимания на Риваса, даже Керней, который, хотя и наблюдал исподтишка за своим товарищем, но, чтобы отвлечь от него внимание других, нарочно затеял ссору с карликом. Громкая перебранка, привлекшая действительно общее внимание, прекратилась, как только Керней заметил, что она более не нужна. Публика разошлась, и все успокоились, кроме Риваса и Кернея, старавшихся казаться спокойными, но на самом деле сильно волновавшихся. Улучив минуту, они приблизились друг к другу и разошлись, лишь переговорив о предстоящей попытке к бегству.

Крис Рок был немедленно посвящен в тайну. Керней предпочел бы остаться навсегда в Аккордаде, чем покинуть своего друга. Он не мог забыть случай в Эль-Саладо, когда тот предлагал свою жизнь, чтобы спасти Кернея.

Но Крису Року нечего было бояться, так как Ривас, в свою очередь, желал, чтобы техасец участвовал в побеге. Он не только не мог мешать, но, напротив, лишь способствовал бы выполнению их плана.

Один только карлик ничего не знал, он, конечно, был бы в восторге освободиться от цепей, но кто мог поручиться, что он ради собственной выгоды не предаст товарищей? Керней и Ривас, считая его способным на всякую подлость, решили скрыть от него замышленное. Трое товарищей не могли оторвать взгляда от улицы, ожидая в страшном волнении появления крытого ландо.

Настал час прогулки высшего общества, экипажи и пешеходы устремились по улицам, прилегающим к Paseo-Nuevo. Утренняя процессия не помешала обыденному катанью светских дам, и мимо арестантов проехал уже не один экипаж, но не было того, который они так лихорадочно ждали… Проходит полчаса, затем еще минут десять… ничего! Волнение ожидающих все