Все началось двадцать лет назад. Осенью 1928 года Соня тяжело заболела испанкой. Температура два дня держалась под сорок. К ночи третьего дня Полина Матвеевна, приемная мать Сони, взглянув на термометр, тихо заплакала — ртутный столбик перевалил за отметку сорок один.

Девочка лежала неподвижно с закрытыми глазами, часто дышала, и ее потрескавшиеся от жара губы что-то беззвучно шептали.

В комнату осторожно вошел Иван Павлович, взглянул на приемную дочь, жену, все понял и беспомощно опустился на стул, уронив на колени тяжелые рабочие руки. У него с Полиной Матвеевной так и не было своих детей, и Сонечка была для них светом в окошке. Сейчас, когда девочка угасала на глазах, ужас охватил ее приемных родителей. Они не могли представить себе, что останутся одни.

Это было немыслимо, невозможно. Внезапно Соня широко открыла глаза и что-то громко сказала.

— Что, моя радость, чего ты хочешь? — бросилась к ней Полина Матвеевна.

— Попить?

Но широко раскрытые, потемневшие от сжиравшего ее внутреннего жара глаза Сони смотрели мимо, не узнавая Вдруг слабая улыбка тронула ее губы, и она громко произнесла какую-то длинную фразу на непонятном языке. Варфоломеевы с недоумением переглянулись.

— Может, бредит? — неуверенно спросила мужа Полина Матвеевна.

— Да нет, — встревоженно проговорил Иван Павлович, — очень похоже, как на нашем заводе инженеры английские говорят.

— Может это она по-английски? — Господь с тобой, — отмахнулась от мужа Полина Матвеевна. — Ты же знаешь, Сонечка учит в школе немецкий язык, да и то без большого желания.

Сонечка опять улыбнулась какой-то незнакомой улыбкой и произнесла несколько быстрых фраз теперь уже явно на английском, видимо, споря с кем-то, а потом звонко закричала по-русски:

— Папа, Бобби у меня пони отнимает, а сейчас не его очередь кататься.

Полина Матвеевна тихо охнула и перекрестила рот ладонью. Иван Павлович озадаченно посмотрел на нее, неуверенно тронул девочку за руку.

— Дочка, я здесь. Ты о каком это Бобе говоришь?

Но глаза Сонечки уже закрылись, дыхание стало глубже, ровнее, и девочка заснула. Через полчаса Полина Матвеевна потрогала ее лобик, и счастливо улыбнулась: температура явно спадала.

Через несколько дней Соня уже сидела в постели, с удовольствием прихлебывая из чашки клюквенный кисель и весело болтала с приемной матерью. Говорили о всякой всячине, пока, наконец, Полина Матвеевна не решилась осторожно коснуться беспокоившего ее вопроса.

— Сонечка, ты ведь знаешь, что мы с папой тебя удочерили, когда умерли твои бабушка с дедушкой. Я с самого начала решила не скрывать от тебя этого, и все документы твои сохранила, что твои родители оставили, когда уехали в Америку. Может быть, они тебя все эти годы разыскивают…

— Нет, мамочка, — быстро ответила девочка, с детской проницательностью поняв, что тревожит Полину Матвеевну. — Они меня не разыскивают, думают, наверное, что я умерла.

И они живут без мамы — только папа, Дина и Боб.

— А кто это — Боб?

— Ну мой брат же, мамочка. Он младше меня почти на два года, но такой задавака. И всегда у меня пони отнимает, то есть не у меня, конечно, а у Дины…

Девочка растерянно замолчала и осторожно тронула Полину Матвеевну за руку.

— Мамочка, я ведь не хотела тебе все это говорить, знала, что ты расстроишься. Я сама не пойму, откуда все это знаю.

— А Дина — это твоя сестра, да? Она похожа на тебя?

— Не знаю, мам, — задумчиво отозвалась девочка, — я ее не вижу, просто знаю, что я — это она, и все вижу будто ее глазами. И Боб меня зовет Диной, а не Соней, и папа тоже…

— А на каком языке они разговаривают? На английском?

— Нет, мам. Дома папа, Боби, и я, то есть не я, а Дина, говорят только на русском, а с Джеймсом и Мери — на английском.

— А кто это — Джеймс и Мери?

— Ну, мамочка, Джеймс — это наш садовник, то есть не наш, а их, ой, ну я совсем запуталась, в общем, он ухаживает за садом, а Мери готовит на всех еду.

— Сонечка, но ты же не знаешь английского.

— Да, — растерянно согласилась девочка, — но я как-то все понимаю, когда говорят Джеймс и Мери. Сама не знаю, как это получается…

Больше Полина Матвеевна не заговаривала с дочерью на эту тему. Она как-то сразу поверила в то, что все рассказанное Сонечкой правда, но избегала думать об этом. То, что ее приемная дочь, балансируя на грани жизни и смерти, вдруг перевоплотилась на минуту в свою сестру, еще как-то укладывалось в сознании женщины. Она и раньше слышала о подобных случаях. Но у Сонечки эта сверхъестественная способность сохранилась и после выздоровления. Вот это-то разум бедной Полины Матвеевны и отказывался воспринять. И она просто перестала думать о том, что не укладывалось в ее сознании, делая вид, что ничего особенного не происходит.

Соня видела переживания матери и старалась лишний раз не волновать ее. Первые месяцы после болезни, едва не стоившей ей жизни, она "видела" отца и брата довольно часто, это происходило поздно вечером, когда она начинала засыпать. Тут-то в маленькой, бедно обставленной комнате коммунальной квартире на Сивцевом Вражке ее и настигали ослепительные картины сияющего дня на тихоокеанском побережье.

Дом, где жили отец с Бобом и Диной, стоял почти на самом берегу океана, и иногда можно было расслышать шум прибоя. Перед домом была просторная зеленая лужайка, огороженная живой изгородью из кустов можжевельника. На этой лужайке дети играли в мяч и катались на пони, подаренном отцом.

Однажды во время контакта Сони с сестрой, Дина подошла к большому зеркалу в своей спальне, и Соня наконец-то смогла увидеть сестру. Это было настолько неожиданно, что она вскрикнула. В зеркале на нее смотрело собственное лицо, только с незнакомой короткой стрижкой. Соня вгляделась в свое, нет в Динино отражение, в ее глаза и взмолилась про себя изо всех сил:

— Дина, сестренка, ну почувствуй же меня. Это я — Соня! Я здесь, в тебе.

И вдруг лицо Дины в зеркале стало растерянным, она покачнулась и как-то неуверенно дотронулась кончиками пальцев до правого виска. Этот жест был очень знаком Соне: это был ее собственный жест.

В этот момент Соню тронули за плечо, и все исчезло. Она открыла глаза. Над кроватью склонилась Полина Матвеевна с немым вопросом в измученных глазах.

— Ты крикнула, дочка?

— Знаешь, мамочка, — фальшиво оживленным тоном быстро заговорила девочка, — мне такой страшный сон приснился, — она увидела, как растет испуг в глазах приемной матери, — как будто меня вызвали к доске по