На кухне. Падает в обморок от боли, страха, ярости. Он поднимает ее, грубо сдавливая грудную клетку. Она не может дышать.

Я уже на пределе. Но если я сдамся — тогда конец, он победит. Я не могу позволить ему победить.

Он швыряет ее на стул, застланный светло-зеленой хирургической простыней. На ней аккуратно сложены хирургические перчатки. Комок подступает к горлу.

На столе разложены какие-то предметы. Здесь белый шелковый шарф, бутылка «Перрье-Жуйе» и книжица в черном блестящем переплете из змеиной кожи. Дневник Мелани. Ее страницы — свидетели ее позора, мучительных страданий и гнева.

Сара останавливает взгляд на одном предмете. Он лежит чуть в стороне. Красная бархатная коробочка. В форме сердца. Слезы струятся по щекам. Она отворачивается, и в этот момент он берет со стола разделочный нож и с подчеркнутой неторопливостью пристраивает его на крышке красной коробочки.

— Ты все-таки оказалась достойной ее сердца, детка. Ее прощения. Как и моего.

Опять в гостиной. Вагнер одет для хирургии. Выставляет на кофейный столик неоткупоренную бутылку шампанского и красную коробку-сердечко. Кладет разделочный нож на подушку кресла. Пистолет опускает на пол, к своим ногам.

Джон лежит на полу всего футах в десяти от него. Рубашка его в крови, а лицо постепенно заволакивается маской смерти. Но Сара с изумлением и радостью замечает, что веки его дрогнули и открылись на мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы увидеть, где лежит пистолет Вагнера.

От Вагнера ускользнул этот молчаливый диалог. Он слишком увлечен созерцанием обнаженного тела Сары.

— Какие прелестные тугие грудки, крепкая попка…

Ее руки связаны за спиной шелковым шарфом, и все, что она может, — это гневно смотреть на него.

— А как же крепкая попка Викки? Я ведь была там, Майк. В гардеробной. Я слышала, как ты пыхтел…

— Стыдно, стыдно, Сара. Ты ведь знаешь, что бывает с любопытными девочками. Они получают то, что заслуживают. Ромео сейчас воздаст тебе по заслугам. На колени, детка.

— Никогда. Не дождешься.

Он наотмашь бьет ее по лицу.

— Бедная девочка. Ты хочешь боли. Я понимаю. — Он заносит руку для следующего удара.

— Нет, пожалуйста. Не надо. Не бей меня больше. Пожалуйста. — Она пятится назад. Одолевает несколько шагов. Еще пару.

Он принимает правила игры. Движется следом за ней наступая. Поводя бедрами в такт музыке «регги». Ухмыляясь.

— Видишь, мы уже и танцуем, детка.

Она доходит до середины комнаты, но Вагнер уже утомлен игрой.

— Довольно, Сара. Вставай на колени.

Издав покорный вздох, она повинуется и, задрав голову, выжидательно смотрит на него.

— Хорошо. Ты победил. Этого ты добивался? Повиновения? Послушания? Исполнения всех твоих желаний? — Пока она отвлекает Вагнера, Аллегро изо всех сил пытается продвинуться по ковру.

Вагнер кладет руку ей на голову. Как будто благословляет.

— Разве так не лучше? Смириться. Отдаться моей власти?

— Да.

— Да, Ромео, — говорит он.

— Да, Ромео, — послушно повторяет она. О, Джон, скорее. Пожалуйста. Пожалуйста.

Вагнер улыбается, но вдруг лицо его искажает уродливая гримаса. Он часто моргает, рука его соскальзывает с ее талии, тянется к шее.

— Что?..

Он изумленно смотрит на нее, потом недоуменно — на свое плечо. Она следит за его взглядом. По рукаву его бледно-зеленого хирургического халата расползается красное пятно.

— Проклятье, — взвывает он, грубо хватая ее и прижимая к себе. Он оборачивается к Аллегро, который полулежит, привалившись к креслу, держа в скованных руках пистолет с глушителем.

— Может, еще разок попробуешь, Джонни? — усмехается Вагнер, выглядывая из-за спины Сары, которую держит перед собой в качестве живого щита.

Лицо Аллегро становится мертвенно-бледным.

— Сара, прости… — Веки его закрываются, руки падают на колени, пистолет выскальзывает из них.

Вагнер закатывается в маниакальном хохоте. Кровь струится по его руке, но он, кажется, не замечает. Наскоро связав Саре щиколотки, он небрежно опрокидывает ее на кресло и, опускаясь на колени возле Аллегро, нащупывает его пульс.

— Живучий пес. Что скажешь, любовь моя? Положить конец его страданиям?

— Нет. Нет, пожалуйста. Я сделаю… все. Только не убивай его. Прошу тебя. Умоляю.

Он спихивает ее с кресла, опять ставит на колени.

— Вот и хорошо, Сара. Ты сделаешь все, что я пожелаю. Но не из-за этого дерьма, что валяется тут на полу. Не ему, а тебе нужно искупить грех.

— А тебе, Майк? Ты убил столько женщин. Не пожалел даже родную мать.

Он хватает ее за горло. Сдавливает большими пальцами.

— Еще одно слово… — шипит он.

— Остановись, — умоляет она. — Остановись. Я не могу дышать.

Ромео еще крепче сдавливает горло. Он сейчас задушит ее. Она погибнет так же, как ее мать.

О Боже…

— Ну, полно. Скажи маме, почему ты плачешь.

— Я ненавижу его. Он страшный человек. Он ненавидит меня. Ненавидит и тебя. Он любит одну только Мелани.

— Это неправда, Сара.

— Не я плохая. Мелани. Она плохая. Она разрешает ему проделывать эти мерзости, а не я. Я бы не позволила. А Мелани позволяет. Ей это нравится. Я знаю. Я видела их. Видела.

Вагнер крепкой пощечиной выводит ее из забытья. Она пристально смотрит на него. Он улыбается. Но вдруг черты лица его расплываются. Сара больше не видит его. Она видит свою мать. Болтающуюся в петле на чердаке.

Отец предупредил, что она пожалеет, если расскажет…

На коленях, зажатая между его ног — рабыня у ног своего господина. Свет в комнате приглушен. Звучит рапсодия.

Он нежно улыбается.

— Видишь, Сара. Мы с тобой родственные души. Потому что мы оба убили своих матерей.

— Как… ты узнал?

— Мелани писала об этом.

— Но она не могла. Она же…

— Она слышала, как ты плакала. Как мама утешала тебя. Слышала, как ты ябедничала. Ты разбила не только сердце своей матери, Сара. Ты разбила и сердце Мелани. Ты погубила их обеих.

— Да. Это правда. — Печальные ритмичные звуки рапсодии Гершвина заглушают хриплое дыхание Сары.

Он гладит ее щеки, шею, груди. Ее тело ватное, обмякшее, словно бескостное.

— О, Сара, я так красиво ухаживал за тобой. Забрасывал тебя любовными посланиями, подарками, страницами дневника Мелани. И все для того, чтобы приблизить тебя к правде. Что меня задело — так это твоя по-детски наивная влюбленность в Джона. Я был в шоке, застав вас в постели. Ты понимаешь?