Он рассмеялся, положив руку на занавес.

— Елена, я ничем не могу тебе помочь. Пожалуйста, пойми это. С каждым днем сыновей Приама остается все меньше, каждый день приближает меня к троянскому трону. Я сейчас на подъеме и не стану из-за тебя рисковать своим положением. Ты поняла меня?

— Эней, не забывай, к чему приводит такое честолюбие.

Он снова рассмеялся:

— К трону, Елена! К трону!

— Я куплю проклятие специально для тебя, — мечтательно произнесла я. — Я потрачу на него все, что у меня есть. И я попрошу, чтобы ты никогда не сел ни на какой трон, чтобы ты никогда не знал покоя, чтобы тебе пришлось скитаться по всей ойкумене и чтобы ты закончил свои дни среди варваров, живущих в плетеных хижинах.

Думаю, это его напугало. Занавес колыхнулся, и он исчез.

После ухода Энея я еще раз подумала о том, что меня ожидает: замужество за тем, кого я ненавидела, от чьего прикосновения меня тошнило. Потом я поняла, что впервые в жизни могу рассчитывать только сама на себя. Если я хочу выбраться из этого ужасного места, мне придется это сделать без чьей-либо помощи.

Менелай был недалеко, и двое других ворот Трои были всегда открыты. Но у дворцовых жен не было в обычае совершать прогулки, у них даже не было прочной обуви. Выйти из Дардановых ворот и пробраться мимо Скейских ворот к ахейскому берегу было невозможно. Если только… не поехать верхом! Женщины ездили на ослах — просто садились к ним на спину, свесив ноги с одной стороны. Да, я так и сделаю! Я украду осла и поеду на берег, пока город и долина покрыты ночным мраком.

Украсть осла оказалось проще простого. Как и взобраться к нему на спину. Но когда я доехала до Дардановых ворот, которые находились намного дальше от крепости, чем Скейские, мое средство передвижения встало как вкопанное. Привыкший к городу осел учуял чистый воздух открытых просторов, и запахи, прилетевшие с ветром, — резкий привкус приближавшейся осени, дуновение моря — ему не понравились. Когда я отстегала его хлыстом, он принялся печально реветь, и мне пришел конец. Стража подошла узнать, в чем дело. Меня узнали и остановили.

— Я хочу пойти к своему мужу! — рыдала я. — Пожалуйста, отпустите меня к моему мужу!

Но конечно же, они меня не отпустили, хотя несчастный осел уже решил, что, пожалуй, свежий воздух ему нравится. Он взбрыкнул задними ногами и рванул на свободу, а меня вернули во дворец. Но они не стали будить Приама. Они разбудили Деифоба.

Я покорно ждала, пока он встанет с ложа, и, когда он вышел к нам, спокойно на него посмотрела. Он любезно поблагодарил привратников и щедро их одарил. Когда они наконец откланялись, он широко отдернул занавес в свою спальню.

— Прошу.

Я не двинулась с места.

— Ты хотела пойти к своему мужу. Вот, я здесь.

— Мы не женаты, и у тебя уже есть одна жена.

— Какое это имеет значение?

— Приам сказал, мы поженимся через шесть лун.

— Но, дорогая, это было до того, как ты попыталась бежать к ахейцам и Менелаю. Когда отец об этом узнает, он не станет возражать. Особенно когда я сообщу ему о том, что наш брачный союз уже заключен.

— Ты не посмеешь!

Вместо ответа он схватил меня одной рукой за ухо, а другой — за нос, силой принуждая войти в спальню. Одурев от боли и не в силах вырваться, я рухнула на ложе. Хуже такого насилия была только смерть. Последнее, о чем я подумала, прежде чем поручить свой разум заботам Великой матери, было то, что однажды я изнасилую Деифоба самым страшным способом — я его убью.

Вскоре после неудачного нападения троянцев Агамемнон собрал совет, хотя Неоптолема все еще не было. На берегу царило всеобщее воодушевление, ведь теперь нас останавливали только стены, но с Одиссеем, который продолжал обдумывать эту задачу, у нас была надежда преодолеть и их. Мы смеялись и шутили, пока Агамемнон болтал с Нестором, который рассказывал ему вполголоса что-то забавное. Потом он взял жезл и стукнул им об пол:

— Одиссей, полагаю, у тебя есть для нас новости.

— Да, мой господин. Мне кажется, я нашел способ проникнуть за троянские стены, но пока говорить об этом еще рано. Есть кое-что более интересное.

Он взглянул на Менелая, потом подошел к нему и положил руку ему на плечо, слегка его растирая.

— До меня дошел обрывок сплетен из крепости о разногласиях между Приамом, Геленом и Деифобом. Из-за женщины. Если быть точным, то из-за Елены. Бедняжка! После смерти Париса она просила позволения посвятить себя службе матери Кибеле, но Деифоб с Геленом оба потребовали ее руки. Приам решил в пользу Деифоба, который силой принудил ее к браку. Весь двор воспротивился этому, но Приам отказался объявить союз недействительным. Кажется, Елену поймали, когда она пыталась бежать к тебе, Менелай.

Менелай что-то прошептал и, склонив голову, спрятал лицо в ладонях. А я подумал о том, что прекрасная, царственная Елена опустилась до уровня заурядной жены из гарема.

— Все это внушило такое отвращение Гелену, сыну-жрецу, что он предпочел удалиться в изгнание. Я перехватил его у выхода из города в надежде, что его разочарование окажется достаточно велико, чтобы позволить ему рассказать мне о троянских оракулах. Он сидел у алтаря Аполлона Фимбрея, который, по его словам, велел ему рассказать мне обо всем, что я пожелаю узнать. Я пожелал узнать все предсказания оракулов для Трои — утомительное занятие. Гелен пересказал тысячи! Однако я получил то, что мне было нужно.

— Великая удача, — заметил Агамемнон.

Одиссей оттопырил губу.

— Удачу, мой господин, — ровным тоном заявил он, — слишком переоценивают. К успеху ведет не удача, а тяжкий труд. Удача — это то, что случается, когда играют в кости. Тяжким же трудом успех достается человеку, упорно идущему к цели.

— Да, да, да! — Верховный царь раскаивался за неудачно выбранные слова. — Одиссей, я приношу извинения! Тяжкий труд, всегда тяжкий труд! Я знаю, я согласен. Так что там насчет предсказаний оракулов?

— Что касается меня, то из этих тысяч только три могут быть нам как-то полезны. Хорошо, что ни одно из них не является непреодолимым препятствием. Они звучат примерно так: Троя падет в этом году, если у ахейских вождей будет лопатка Пелопа, если на поле боя выйдет Неоптолем и если Троя лишится палладия Афины Паллады.[27]

От возбуждения я подпрыгнул:

— Одиссей, лопатка Пелопа у меня! Царь Питфей подарил ее мне после смерти Ипполита. Старик любил меня, а это была его самая драгоценная реликвия. Он сказал, что лучше пусть она достанется мне, чем Тесею. Я взял ее с собой на… э-э… удачу.