предложение. Суть договора состояла в том, что один сдает готовую продукцию «с отдельными, легко устранимыми недоделками», а другой — принимает ее «без претензий».

Отступать было поздно. Вадим достал ручку и, как приговор себе, подписал эти бланки…

XIII

Когда в воскресенье вечером Вадим вернулся, Галины дома не оказалось.

Тихо, темно — странно заброшено — было в квартире. Вадим устало посидел в прихожей на пуфике, прикрыв глаза и вслушиваясь в редкие звуки, доносившиеся извне, — какой-то невнятный разговор на лестничной площадке, глухое урчание проехавшей машины, — от которых ощущение заброшенности еще более усилилось, потом, разувшись, поднялся, прошел по квартире, включая везде свет. Ни в прихожей, ни в большой комнате, ни на кухне — нигде не было даже записки, точно Галина не ждала его сегодня, хотя он и звонил ей, предупреждал.

По субботам Галина обычно убиралась в квартире, а тут кругом намусорено, кровать в спальне прибрана кое-как, на запыленном журнальном столике полно в пепельнице окурков — отчего и шибанул кисло-горький запах, когда Вадим отпер дверь.

Он отнес в переполненное мусорное ведро окурки, открыл дверь на балкон, сел к телефону.

Позвонил вначале Маргарите, Галининой подруге, одинокой, десять раз выходившей замуж и легко разводившейся, дружба Галины с которой Вадиму всегда не нравилась, о чем Маргарита не могла не догадываться.

— Она к тебе сегодня не заходила? — спросил он.

— Нет, — неприязненно ответила Маргарита.

— А где она, — случайно не знаешь?

— Это ты у нее сам выведаешь…

Расспрашивать Маргариту еще о чем-то стало стыдно.

Вадим переоделся, умылся, поставил на плитку чайник, потом все же позвонил Галине на работу. Но трубку никто не взял. Он звонил туда после еще несколько раз, и оттого, что оставалась неясность — там она или нет — было немного легче.

Начальника милиции он беспокоить не стал: в их городке потом бы не обобраться сплетен. Да и встретивший его на вокзале Васильев, принявший у него шестерню и бухнувший ее в кузов автомашины, ничего не сказал: было бы в Бродске какое ЧП — выложил бы сразу.

Вадим заставлял себя думать еще, что Галина на даче, — укатила с пятницы и отдыхает. Он хотел даже поехать туда, но это бы означало отрезать последнюю надежду. И остался дома.

Часов в десять вечера позвонил ему Владимир Александрович.

— Ну подарок так подарок! — кричал главный. — Как же вы ее перли-то?

— Пер, — сказал Вадим.

— Будут и еще?

— Нет.

Он хотел пояснить, что и как будет в дальнейшем, но Владимир Александрович, мгновенно перестроившись, уже затараторил о работе:

— Все хорошо. Все крутится. На мраморном профилактика. Взрывчатка поступила…

Главный никогда не предъявлял ему никаких претензий — и Вадим не стал сейчас ничего говорить ему о полуфабрикатах.

— Вы придете сегодня в контору? — спросил главный.

Обычно это было само собой разумеющимся, а туг вдруг Вадим ответил:

— Нет.

— Ну и правильно, — поспешил утвердить его в решении Владимир Александрович. — Отдыхайте. Завтра встретимся.

Вадим чувствовал, что потерял почему-то всякий интерес к работе. То ли оттого, что устал, то ли оттого, что постоянно помнил этот договор с директором завода. А, возможно, причина была в Галине: в сущности, ради нее он ломал себя, лез в ловушку — и сейчас это теряло абсолютно всякий смысл.

Галина, наверняка, уехала к Михаилу — иначе все в доме не выглядело бы так вызывающе.

Вадим пил чай, пытался читать газеты, потом все же под монотонное бубнение телевизора сморенно уснул в кресле.

Дорога назад у него была изнурительная: ехал он с двумя пересадками, в общем вагоне. Сейчас в первую очередь раскупались билеты в вагоны СВ, в мягкие, купейные. Народ стал жить лучше, больше дорожил удобствами, чем деньгами. Хотя все те неудобства, которые были в общих вагонах, практически перекочевали в вагоны купейные, а общие стали как бы бесхозными, подобно тем теплушкам времен гражданской войны, в которые набивались до самой крыши, да и на крыше ехали — с узлами, с мешками. И Вадим был будто из того времени — шестерня весом в сорок килограммов лежала тоже в мешке, всем мешала, об нее спотыкались пассажиры, материли хозяина. В городке, при отъезде, ему помогали погрузиться, а после, на пересадках, он носился с мешками сам, взвалив шестерню на горбушку. Спина от нее была, наверное, вся в синяках, а суставы рук и ног болели…

На одной станции Вадим бегал к дежурному, показывал тому служебное, директорское, удостоверение с пугающими словами — «Взрывпром»: Михаил однажды ехал таким образом один на все купе — наплел, правда, развесившей уши девчушке-проводнице про какие-то фирменные сверхсекреты в портфеле — но Вадим свой груз называл шестерней, и никого этим не тронул.

«У, нахалюга!» — тяжело, сквозь сон, думал он о Михаиле…

Галина появилась уже около часа ночи, продрогшая, в вывоженных грязью чуть ли не до колен сапожках, явно добиралась от вокзала пешком.

— Приехал… — только и сказала она, увидев его в кресле.

Она сбросила на пуфик плащ, спустив на сапожках «молнии», выпростала ноги, оставила жалко развалившиеся сапожки у порога. Это была ее манера: он, чистоплюй, как называла его она, после развешивал ее одежду на вешалки, мыл и ставил на место обувь.

На первых порах, проделывая подобное, он надеялся своим примером приучить Галину к порядку. А потом это стало его обязанностью: поднять брошенное где попало платье, помнить, куда она положила шпильки, собрать, взятые ею домой, служебные бумаги…

Галина, в одних чулках, прошла по холодному полу, к нему, пригнулась, сухо, едва прикоснувшись губами к виску, поцеловала — вернулась назад, к ванной комнате.

— Слава богу, живая… — поднялся Вадим и начал раздеваться.

— Я разыскивала Михаила, — сказала Галина, даже не обернувшись к нему.

Она закрылась в ванной.

Вадим хотел вначале лечь в Игоревой комнате, но это бы вызвало совсем ненужные сейчас объяснения — а им, обоим, надо было до завтрашнего рабочего дня хоть немного поспать — и лег в спальне.

Но сон пропал.

«Значит, все-таки ездила к нему…» — будоражила его мысль.

В общем-то, он в этом нисколько не сомневался — так только, звоня Маргарите и на завод, искал какие-то зацепки.

«Надо что-то решать! Определяться! — приказывал он себе. — Хватит!.. Это уже переходит всякие границы!..»

Но решение могло быть только одно: развестись. И к этому-то решению Вадим никак не мог внутренне подготовиться. Он думал о разводе давно, еще до поездки за границу. Но тогда все было сложнее: поговорил об этом в райкоме — и ему там пригрозили такой тьмой кар, что он