Женщина на сносях слушала очень внимательно, ободряюще кивала в наиболее трудных для разъяснения местах, поднимала брови, мягко улыбалась и даже закрывала ладонями глаза и уши продолжавшего жаться к ней мальчишки, словно чувствуя смущение Свордена Ферца от его присутствия при столь взрослом разговоре.

– И насколь сладок корень жизни? – поинтересовалась она у выдохшегося, мучительно покрасневшего Свордена Ферца. – И столь же он хорош, как говорят некоторые подруги? По мне так мягок и расслаблен.

– Где ты его видела, дура… – даже не спросил, а прошипел себе под нос Хераусхоферер.

– Там, за поворотом, – неопределенно махнула рукой женщина на сносях, продолжая все также мило улыбаться. – Подруги содержат несколько таких, как вы. Они чисты, упитаны и мягки, – вспомнив нечто, она прыснула в ладошку, исподлобья, вроде украдкой, посмотрев на Свордена Ферца.

– Млеко, яйки, матка, давай, давай! – непонятно сказал Хераусхоферер. – Уж лучше проверка на дорогах, чем в вашу богадельню.

– Дядя плохой, – пояснил мальчишка женщине на сносях. – Трусливый и хитрый.

Та успокаивающе потрепала его по волосам.

– Неисправимых нет. Так говорит Высокая Теория Прививания, – женщина на сносях мягко отстранила от себя мальчишку и поманила Хераусхоферера пальчиком. – Цып-цып-цып…

– Н-н-нет, н-н-нет, – тот даже начал заикаться. Вся его самоуверенность, злоба и раздражение немедленно испарились, в осадке оставив лишь страх.

– Цып-цып-цып, – повторила женщина на сносях. – Herr Gauleiter hat befohlen, sie zur öffentlichen Arbeit zu schicken.

– Das ist unmöglich…. Einfach unmöglich… – голова у Хераусхоферера затряслась. – Herr Gauleiter hat mir versprochen, für meine Zusammenarbeit zu helfen…

Сворден Ферц непонимающе и с возрастающим раздражением переводил взгляд с Хераусхоферера на женщину на сносях. Хотелось топнуть ногой и заорать: “Что здесь происходит?!” Особенно его злили звуки чужого языка – лающие, шипящие, более подходящие какому-нибудь копхунду, нежели этим двоим. Кроме того, некто изнутри запертой памяти гулко стучал в дверь сознания, настойчиво требуя: “Вспомни! Вспомни! Вспомни все!”

Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони, и тут он почувствовал как нечто, вроде стальной, обжигающе ледяной молнии, пронзило пальцы, стылым напильником прошлось по их подушечкам, набухло плоской твердостью, промораживая сведенные судорогой мышцы вплоть до запястья, а затем и выше.

Заскрипев от боли зубами, Сворден Ферц поднял руку и увидел, что сжимает старого знакомца – скальпель, вновь каким-то чудом возникший из ничего. Блестящий металл лезвия покрылся изморозью. Казалось, что даже воздух вокруг него внезапно остыл, выдохни – и увидишь клубы пара изо рта.

Раскинувшийся над ними прыгунец недовольно закряхтел, шевельнулся, дернул ветвями, точно стараясь отстраниться от облака ледяного воздуха, а там, где стужа лизнула листву, начало расползаться грязновато-серое пятно жухлости.

– Цып-цып-цып, – повторила женщина на сносях и шагнула к Хераусхофереру. Мальчишка схватил ее за руку, но она обманчиво ленивым движением оттолкнула его от себя, отчего сорванец кубарем покатился по грязи и, ударившись о ствол прыгунца, так и остался неподвижно лежать.

Хераусхоферер дернулся назад, но его ноги оказались крепко обмотаны травой, и он упал на спину, взвыв от боли в неестественно вывернутой ступне.

– Постойте… подождите… – Сворден Ферц хотел крикнуть, но горло перехватило ледяным спазмом, будто он глотнул чего-то обжигающе-стылого, и изо рта вырвался бессильное, глухое шипение.

– Я не хочу в лагерь!!! – заорал Хераусхоферер, жутко трясущимися руками рванул на груди комбинезон, который отчего-то очень легко поддался столь неуклюжему движению, разошелся чуть-ли не до пояса, выставляя напоказ серое исподнее и нечто продолговатое, темное, пристегнутое ремнями. – Я не хочу в лагерь!!!

Сворден Ферц обмер. Теперь Хераусхоферер сжимал рукоятку огнестрела, чье длинное, ребристое дуло смотрело в сторону придвигающейся женщины на сносях, продолжающей подманивать пальчиком напуганного до смерти идиота.

Он сейчас выстрелит, понял Сворден Ферц. Он сейчас выстрелит, и ничего его не остановит. Нет в здешнем мире сил, которые могли бы остановить испуганного до смерти идиота от применения смертельной игрушки.

Шаг вперед. Вполне достаточно, чтобы закрыть ему обзор. Всего лишь психологическое воздействие. Если он нажмет на кнопку, то ничто и никто не сможет сдержать волну огня. Плоть сдует с костей. Видели. Знаем. Огнестрел – страшное оружие. Куда ему тягаться с пистолетом. Здесь уже не нужна точность. Только решимость. Или страх. Вот такой безотчетный, панический страх. Когда рука дрожит, ствол ходит ходуном и уже ничего не важно под мировым сводом. Ужас – прожорливая тварь. Сначала он сжирает своего хозяина, а затем и всех остальных.

– Отдай его мне, – сказал Сворден Ферц. – Никто ничего плохого тебе не сделает. Отдай его мне. А то обожжешься.

Только бы эта дура на сносях чего-нибудь не выкинула за его спиной. И мальчишка не завизжал бы. Кстати, что с ним? Так и лежит около прыгунца. Не шевелится. Ладно, это потом. Осторожный шажок вперед. Крохотный. Почти незаметный. Идиот плохо выглядит. Глаза выкачены, рот распущен. Не человек, а вдавленная в грязь марионетка. Фантош с огнестрелом.

– Отдай его мне, дурашка, – почти ласково говорит Сворден Ферц. – Отдай.

Дурашка колеблется. В остекленевшие глаза возвращается искорка жизни. Почти незаметная, еще бессильная, способная лишь на то, чтобы чуть-чуть сдвинуть вниз зрачки. Дергается уголок рта. Блестит струйка слюны. Ствол клонится к земле. Еще чуть-чуть. Главное – не мешать.

И тут Сворден Ферц ощущает, как что-то круглое, упругое упирается в него сзади, нечто жаркое, почти раскаленное обволакивает спину, стискивает локти и начинает выворачивать руки, стараясь пригнуть его к пузырящейся болотной жиже. Никакое напряжение мышц не может превозмочь ломающую его силу. Становится еще жарче, как-будто слой за слоем тают, испаряются свинцовые плиты-скорлупы пустившегося в разнос ядерного реактора.

– Нет!!! – орет Хераусхоферер и все-таки жмет на кнопку огнестрела, пуская куда-то в мировой свет пылающий разряд, в клочья раздирающий ночь.

Сворден Ферц не успевает сузить зрачки и на несколько мгновений слепнет.

От боли тоже хочется заорать, тело постепенно выходит из подчинения у воли, лишь жалкие скрепы сознания заставляют раз за разом проверять раскаленную хватку на слабину, не размениваясь на агонизирующее трепыхание.

Еще выстрел. Уши закладывает. Хватка ослабевает, и хотя спасительная мыслишка прямо-таки орет в полуоглохшие уши: “Беги! Рви когти!”, но Сворден Ферц лишь позволяет себе небольшой шаг в сторону, как раз достаточный для резкого разворота, бьет скальпелем в шарообразную твердость и тянет его вверх, ощущая хрустящее сопротивление. Нечто горячее, вязкое, тягучее плескается на руки, но Сворден Ферц продолжает тянуть, а когда сопротивление возрастает настолько, что кажется – все, завяз, всей птичке сгинуть, он ухватывается еще и другой рукой, делая окончательный рывок вверх.