Ахилл зажмурился, и вдруг ясно увидел... свое тело. Оно словно падало на него откуда-то сверху. Потом переместилось вниз, и вот он видит, как оно, мерно качаясь, плавает в чем-то, светящемся и прозрачном. Вода? Но разве вода светится? Свечение угасло, и он почувствовал, что входит... в самого себя, в свое тело. Оно как будто стало ему мало, он втискивался в него, напрягая все силы, испытывая духоту и тяжесть. Потом вокруг расплылись прозрачные струи, и ему стало больно. Болели грудь, голова, спина. Медленно-медленно текли какие-то полуясные мысли. Потом сознание угасло.

Очнулся он от того, что чьи-то сильные руки ритмично растирали его лодыжки и бедра. Рождавшееся от растирания тепло разлилось по всему телу, но одновременно вновь возникла боль в ногах и в груди, и его скрутила судорога, такая сильная и мучительная, что он застонал. Тотчас те же руки коснулись его лица, узкая ладонь с силой хлопнула его сначала по одной, затем по другой щеке.

– Очнись! Ахилл, ты слышишь меня, очнись! Прошу тебя, очнись же!!!

Он узнал голос, с таким отчаянием и с такой надеждой позвавший его по имени. Этот голос окончательно вернул его к жизни и он не без усилия открыл глаза. Над ним был высокий свод храма, а между ним и этим сводом склонялось лицо, прекрасное лицо женщины, и большие синие глаза, полные слез, смотрели на него с нежностью, в которой хотелось утонуть.

– Ахилл, ты меня слышишь? Ты узнаешь меня?

Он улыбнулся. Потом проверил, способны ли двигаться губы. Они двигались. Значит, он может говорить.

– Я узнаю тебя, Пентесилея, любимая...

Неужели это его голос? Он прозвучал слабо, едва слышно.

– Хвала тебе, Артемида! Ты вернула его! – воскликнула амазонка.

– Думаю, что не она меня вернула, да не обидит это твою божественную покровительницу! – он говорил уже громче и яснее. – Мне кажется, я видел...

Он запнулся и замолчал, не решаясь сказать о том, что по-прежнему ясно помнил, но о чем боялся говорить, потому что ему не поверили бы...

– Но что со мной было? – спросил он. – Я правда умер, Пентесилея?

– Да.

Амазонка взяла его за руки.

– Привстань, посмотри, где ты находишься, и ты все поймешь.

Он приподнялся. Его повело в сторону, но Пентесилея подхватила его и помогла сесть. Они были в храме Артемиды Ламесской, в том храме, где совсем недавно сама царица амазонок прошла обряд искупления. Ахилл полулежал на каменном полу в двух шагах от Чаши, и она была полна. Живая вода, отражая свет зажженных по стенам факелов, слабо мерцала и переливалась.

У него закружилась голова. Он тихо вскрикнул, качнулся. С трех сторон к нему приблизились Нарана и еще две жрицы в длинных черных одеждах. Они положили на пол носилки, сделанные из двух длинных жердей и обшитые конскими шкурами.

– Ложись, – сказала Пентесилея. – Мы отнесем тебя в одну из наших хижин. Тебе надо выпить молока и уснуть.

– Не надо носилок, я сам... – запротестовал Ахилл, но, попытавшись встать, снова рухнул на бок.

– Ты еще дня два не сможешь ходить, – сказала Нарана, ласково подхватывая его под левую руку, в то время, как Пентесилея так же подхватила его справа. – Когда царица привезла тебя сюда, ты был мертв уже сутки с половиной, и у нас почти не было надежды... Я не знаю, что произошло и каким образом совершилось это чудо. Видно, ты угоден богам. Вода подействовала. Но окрепнешь ты не сразу. Ничего, самое плохое позади. Ты пробыл в Чаше два дня, и мы уже не надеялись. Да и вода могла за это время уйти много раз.

Он представил свое мертвое тело плавающим в прозрачной и прохладной воде Чаши, и ему стало страшно. Тут же он вспомнил, что видел это... Видел и ощущал, как его душа вновь входит в собственную плоть. Его охватил озноб, и он закрыл глаза, чтобы амазонки не заметили в них страха.

Между тем женщины осторожно положили его на носилки и, вынеся из храма, стали спускаться по тропе, меж кустов граната, к морю. На берегу, незаметные среди скал, лепились несколько хижин. Высокие утесы защищали их от волн прибоя и от ветра.

– Здесь живут жрицы, – пояснила Пентесилея. – А вот здесь я жила все эти сорок два дня, что минули с нашей последней встречи и со дня, когда я прошла искупление. До того, как мне сказали, что ты убит.

– А кто сказал тебе? – спросил Ахилл. – И как ты смогла увезти меня оттуда?

– Это я приплыла на дельфине и сказала ей! – послышался рядом звонкий детский голос.

Они как раз входили в это время в одну из хижин. Внутри это было простое и чистое помещение с полом, устланным циновками из сушеных водорослей. Из убранства здесь стояла только низкая кровать, покрытая козьими шкурами, сундук темного дерева, очевидно, служивший и столом, пара глиняных кувшинов, да лежала охапка сухой ароматной травы, на которой сидела, поджав ноги, девочка в кожаной набедренной повязке – маленькая Авлона, которая и ответила на вопрос Пелида.

– Ты ожил! А-о-о-а! Хвала богам!

Она вскочила, кинулась к носилкам и, покуда амазонки осторожно укладывали своего гостя на кровать, вертелась кругом, держа в руках большую чашку молока.

– Спасибо, Авлона!

Пентесилея взяла у нее молоко и выразительно посмотрела на жриц Артемиды:

– Теперь я справлюсь сама. Благодарю вас.

Нарана махнула рукой остальным, и жрицы тут же вышли из хижины.

– Я тоже пойду! – воскликнула Авлона и, бросив восторженный взгляд на Ахилла, убежала.

– Она в тебя влюбилась, – спокойно сообщила Пентесилея.

– Она? Девятилетняя девочка?! Я счастлив! – воскликнул Пелид.

– Благодаря ей ты теперь жив, – сказала Пентесилея и поднесла к его губам чашку. – Пей. И тебе нужно заснуть.

– Но не раньше, чем ты расскажешь, как я здесь оказался, – произнес он, привставая на постели и беря из ее рук молоко. – Я буду пить, а ты рассказывай.

Она вдруг усмехнулась и опустила голову.

– Боюсь, после этого ты подумаешь, что я не чту богов... Но, сказать по правде, когда Авлона явилась сюда с известием о твоей смерти и сказала, что наутро тебя сожгут, я едва не послала богам проклятие! У меня была одна мысль – как взять у ахейцев твое тело, чтобы попытаться совершить чудо: я ведь знала, что через такой срок вода Чаши едва ли подействует... Но смириться с твоей смертью я не могла!

При этих словах она побледнела, руки, сложенные на коленях, дрогнули. Ахилл взял ее за руку и почувствовал, как она напряглась.

– И что же ты сделала? – спросил он. – Я не сомневаюсь, что ахейцы не отдали бы тебе моего тела. Как же тебе удалось?

Пентесилея усмехнулась.

– У жриц здесь есть одежды для праздничных служб, они сотканы из легких воздушных тканей и выглядят необычно. Есть жемчужные ожерелья, которыми украшают статую богини в день ее праздника. Их разрешено надевать и жрицам, это не кощунство... Ну, наших дельфинов ты видел и знаешь, как они послушны. А мы умеем ездить на них с большим искусством. Я вспомнила, что тебя все считают сыном морской богини, и решилась на очень опасное дело. Если бы Фетида на меня разгневалась, ничего бы не получилось. Но я подумала, что если она твоя мать, то ей тоже хочется, чтобы ты воскрес, а если нет, то стоит ли великой богине гневаться на женщину, которую только отчаяние толкнуло на такую дерзость?