В конце же процесса как будто не осталось никого, кроме Теда Банди и судьи Эдварда Коварта – несомненно, двух антагонистов, но таких антагонистов, которые не могли не восхищаться друг другом. В другое время и в другом месте все могло сложиться иначе.

Никогда прежде Коварту не приходилось сталкиваться с таким образованным, грамотным и изысканно ироничным обвиняемым. Глядя на Теда, он видел, как много потеряло общество из-за того, что Тед встал на преступный путь, и, тем не менее, Коварт следовал требованиям долга:

– Приговор гласит, что вы должны быть казнены посредством электрического тока. Ток будет пропущен через ваше тело до момента наступления смерти.

В тот момент, когда Коварт произносил эти слова, всем было ясно, что он очень сожалел, что обстоятельства сложились столь трагически. Он взглянул на Теда и тихо произнес:

– Берегите себя, молодой человек.

– Спасибо.

– Я говорю вам это совершенно искренне. Берегите себя. Для судаэто настоящая трагедия – видеть бессмысленную растрату блестящих способностей, свидетелями которой мы все здесь стали. Вы очень талантливый молодой человек. Из вас бы вышел хороший адвокат, и я бы с огромным удовольствием работал с вами в нашем суде, но вы избрали совершенно иной путь. Берегите себя. Я не испытываю к вам никаких враждебных чувств и хочу, чтобы вы об этом знали.

– Спасибо.

– Берегите себя.

– Спасибо.

Я наблюдала за описанной сценой не в зале суда, с мест, предназначенных для прессы, а с экрана телевизора, дома в Сиэтле, и переживала несообразность всего происходящего так остро, словно присутствовала там. Судья Коварт только что приговорил Теда к смерти на электрическом стуле. Каким образом Тед мог «поберечь себя»?

Суд в Майами приближался к завершению, и все попытки Пегги Гуд спасти жизнь Теда Банди заканчивались ничем. «Основной вопрос в данном деле – это вопрос о наказании. Прежде всего необходимо думать о защите общества от преступника, но существуют и менее жестокие способы такой защиты, нежели лишение виновного жизни. Предложить смертную казнь в подобном случае равносильно признанию в собственном бессилии искоренить зло в осужденном. Приговорить виновного к смерти равносильно признанию в неспособности исцелить его – или в отсутствии средств исцеления».

Сотни – нет, тысячи раз – мне задавали вопрос, что я на самом деле думаю о вине или невиновности Теда Банди, и до самого последнего времени я уклонялась от ответа. Теперь же я попытаюсь изложить свои мысли относительно того, что заставило Теда бежать.

Возможно, это будет выглядеть самонадеянно с моей стороны. Ведь я не дипломированный психиатр и не криминолог. Тем не менее после десяти лет близкого знакомства с Тедом, в счастливые и тяжелые периоды его жизни, после тщательного изучения всех тех преступлений, в которых его подозревали и в которых он, в конце концов, после мучительного анализа фактов все-таки был признан виновным, я прихожу к выводу, что знала Теда лучше многих. И с чувством глубочайшего сожаления я вынуждена признать, что исцелить его было невозможно.

Скорее всего, Тед не понимал всю глубину чувств, которые я испытывала к нему. Осознание того, что он, вне всякого сомнения, виновен в приписываемых ему чудовищных преступлениях, причиняло мне не меньшую боль, чем если бы он был моим сыном или братом. Тед был мне ближе многих других людей, которых я знала. Я никогда не смогу забыть о нем.

Я испытала дружеские чувства, любовь, уважение, страх, печаль, ужас, глубокое возмущение, отчаяние – и, наконец, смиренное принятие грядущего. Подобно Джону Генри Брауну, Пегги Гуд, подобно его матери и влюбленным в него женщинам, я пыталась спаси жизнь Теда… дважды. В первый раз он знал об этом, во второй – нет. В 1976 году я послала ему письмо, в котором умоляла его не совершать самоубийства. Но он так и не узнал, что в 1979 году я пыталась добиться соглашения о признании вины, которое могло закончиться заключением в психиатрическую лечебницу, а не судебным процессом, неизбежно ведущим на электрический стул.

И подобно многим другим, я стала объектом его манипуляций. Но это вовсе не смущает меня и не вызывает возмущения. Я принадлежала к той довольно многочисленной группе разумных и сочувствующих ему людей, которые по-настоящему не понимали той силы, что владеет им и принуждает совершать преступления.

Тед вошел в мою жизнь, поначалу вполне второстепенной фигурой, в тот момент, когда в прах рассыпались убеждения и взгляды, которых я в течение многих лет столь самонадеянно держалась. Настоящая любовь, брак, верность, святость материнства, слепое доверие людям – все эти чудесные ценности внезапно рассеялись, как по ветру.

А Тед, казалось, воплощал в себе молодость, идеализм, чистоту, уверенность в себе и способность сопереживать. Казалось, он ничего не ждал от вас, кроме искренней и верной дружбы. В 1971 году он стал для меня решающим свидетельством того, что я чего-то стою, что я могу что-то давать людям и получать от них. И уж вне всякого сомнения, он не был хищным самцом, набрасывающимся на очередную «разведенку». Он просто находился рядом, внимательно слушал, успокаивал, подкреплял мои надежды. С таким другом не так легко бывает порвать.

Не знаю, чем я на самом деле была для него. Возможно, я только возвращала ему то, что он давал мне. Для меня он был идеалом, а ему было нужно, чтобы кто-то его так воспринимал. Не исключено, что он чувствовал во мне внутреннюю силу, хотя я сама в себе ее тогда не ощущала.

Возможно, он понимал, что может полностью на меня положиться, когда ситуация станет для него совсем угрожающей. В моменты глубокой депрессии он снова и снова обращался ко мне. И я всегда пыталась помочь ему, но никогда по-настоящему не могла облегчить его боль, так как Тед ни разу не продемонстрировал своих самых уязвимых мест – главного источника своих страданий. Он был человеком-загадкой, боровшимся за выживание в совершенно чуждом ему мире. И это требовало громадных усилий. Он выкристаллизовал свою личность с особой тщательностью, отчего любой неверный шаг мог грозить ее полным крушением.

Тот Тед Банди, которого миру было позволено увидеть, был красавцем с идеально натренированным телом – мощной завесой, за которой скрывался глубокий внутренний ужас. Он был блестящим студентом, остроумным, общительным, умеющим легко убеждать в своей правоте. Он обожал кататься на лыжах и велосипеде, занимался парусным спортом, был большим поклонником французской кухни, хорошего белого вина и утонченных экзотических блюд. Любил Моцарта и никому не известные иностранные фильмы. Знал в точности, когда нужно послать цветы и открытки с поздравлениями. Его любовные стихи были проникнуты нежностью и романтическим чувством.

Однако на самом деле Тед гораздо больше любил вещи, нежели людей. Он мог по-настоящему привязаться к брошенному велосипеду или старому автомобилю. К этим предметам он чувствовал искреннюю привязанность – куда большую, чем к любому человеческому существу.

Тед умело общался с губернаторами, оказывался в таких кругах, войти в которые большинство молодых людей и мечтать не могли, но при этом он никогда не ощущал полной уверенности в себе. На поверхности Тед Банди был само воплощение успешности. Внутри он представлял собой совершенно раздавленное существо.