На следующий день Уилкерсон объявил, что готов учесть признание Капоне виновности в уклонении от уплаты налогов, но также рассматривает обвинение в сговоре с целью нарушения сухого закона.

Уилкерсон распорядился, чтобы Большое жюри изучило обвинение по этому пункту и заменило его на «умышленное нарушение закона Джонса». В последнем случае законодательство предусматривало более суровое наказание. Когда коллегия присяжных попыталась обосновать, почему нельзя обвинить Капоне по закону Джонса, Уилкерсон просто отказался слышать доводы. Уилкерсону было нужно обвинительное заключение, а не теоретический отчет. Капоне отозвал признание вины, касающееся заговора. Уилкерсон назначил слушание по налоговому обвинению на 6 октября 1931 года.

Летом Капоне дал интервью Корнелиусу Вандербильту-младшему[203] в своем офисе в гостинице Lexington.

Капоне сказал, что завидует банкирам: «по сравнению с грабежами, которые устраивают друзья вашего отца, я лишь мелкий игрок». Затем произнес длительный монолог, касающийся экономического, политического и морального упадка Америки, произведя впечатление на своего интервьюера способностью убеждать. По мнению Капоне, единственное лекарство от всех болезней страны заключалось в смене правительства, отправке за решетку всех мэров и полной открытости для общества федеральной власти.

Учитывая положение Капоне, это заявление показалось Вандербильту весьма смелым. «Они пытаются меня напугать, – Капоне демонстративно зевнул. – Федералы прекрасно понимают, что этот город превратится в ад, если меня уберут. Кто еще, кроме меня, может держать в узде мелких рэкетиров, которые досаждают порядочным людям?» Капоне старался выглядеть более уверенным, чем на самом деле. Когда Вандербильт появился в середине судебного разбирательства, Капоне стал отрицать, что давал подобное интервью, назвав его неофициальной деловой встречей.

Почувствовав падение, от Капоне отвернулись некоторые его поклонники. За три дня до суда во время футбольного матча между командами Северо-Западного университета и Университета Небраски-Линкольна его просто освистали. Президент команды Северо-Западного университета поинтересовался, нельзя ли удалить Капоне со стадиона, на что главный распорядитель игры, старый приятель Зуты, ответил, что у этого человека и лиц, его окружающих, такие же билеты, как и у всех остальных зрителей.

Не дожидаясь окончания довольно вялого матча, Капоне двинулся к выходу. Группа детей последовала за ним и начала выкрикивать всякие гадости. Идущий следом Джек МакГурн, повернувшись, нахмурился и погрозил кулаком, но шум толпы стал сильнее, заглушая скандирование преданных сторонников.

Незадолго до начала разбирательства Капоне попытался исправить свое положение двумя проверенными путями.

Во-первых, представитель Капоне навестил Элмера Ирея и предложил $1,5 миллиона, если он поможет избежать тюремного заключения. Во-вторых, Капоне хотел воздействовать непосредственно на присяжных, но Эд О’Хара назначил тайную встречу Фрэнку Уилсону и показал ему список из десяти имен. Эти люди занимали номера от 30 до 39 в списке присяжных еще до того, как делом занялся судья Уилкерсон.

Люди Капоне предлагали им обычный «джентльменский набор», в который входили деньги, обещание политической карьеры и угрозы. Уилсон, Элмер Ирей и Джордж Джонсон передали список Уилкерсону. Он перезвонил на следующий день, когда получил копию полного списка. Уилкерсон подтвердил, что эти люди действительно занимали номера 30–39 в списке присяжных. «Занимайтесь своим делом спокойно, господа, – сказал судья, по воспоминаниям Уилсона. – Остальное предоставьте мне».

Уилкерсон не уведомил сторону защиты и полностью заменил группу присяжных вместе с судьей Джоном Барнсом. Дело перешло к шестидесяти новым присяжным.

Многие новички проявили нервозность: пятьдесят выступили с заявлениями о самоотводе и лишь восемнадцать выразили согласие.

При обсуждении кандидатов с обеими сторонами судья не стал исключать из списка тех, кто знал о Капоне и выдвинутых против него обвинениях. В 1931 году в эту категорию входили все американцы, за исключением отшельников и кататоников. Уилкерсон исключил тех, кто утверждал, что уже вынес личный вердикт.

В результате по тем или иным, не слишком значимым причинам были отклонены шесть кандидатур, и обе стороны исчерпали императивный потенциал. Капоне столкнулся с тем, чего меньше всего хотел: в число присяжных входил лишь один житель Чикаго, другой проживал в Уокигане, а остальные имели о нем весьма смутное представление, сформированное газетными публикациями.

Находясь вне зала суда, присяжные были изолированы в семи комнатах в соседнем отеле. Доставка еды осуществлялась непосредственно в номера ($4 и 60 центов в день за счет правительства). Присяжные не имели права разговаривать по телефону. Единственным способом связи с внешним миром были письма, подвергаемые цензуре. Судебные приставы проверяли газеты и журналы, отсекая все ссылки о Капоне. Таким образом, средства массовой информации не могли осуществлять информационные вбросы, в том числе угрозы. «Если бы я сказал, что не волнуюсь, – признался Капоне репортерам, – я бы солгал».

На следующий день, в среду, 7 октября, слушания продолжились. Джордж Джонсон присутствовал на судебных разбирательствах каждый день, позволив коллегам взвалить на него большую часть дела. Дуайт Грин, выступавший в качестве главного помощника Джонсона, позже применил полученный опыт на должности губернатора Иллинойса[204]. В роли других обвинителей по факту неуважения к суду выступали Джейкоб Гроссман, Самюэль Дж. Клосон и Уильям Дж. Фролих. Первый свидетель обвинения, местный налоговый инспектор Чарльз У. Арндт указал, что в его документах нет и не было налоговых деклараций от Альфонса Капоне за 1924–1929 годы, ни под этим именем, ни под каким-либо другим псевдонимом, пусть даже Снорки.

Преподобный Гувер и два его рейдера, Морган и Брэгг, рассказали о налете в мае 1925 года на подпольное казино напротив отеля Hawthorne, когда в дверях появился Капоне и заявил, что является владельцем клуба.

Наконец место свидетеля занял маленький джентльмен Лесли Шамуэй. Репортеру New York Times Мейеру Бергеру он напомнил «нервного, лысого и суетливого дьячка неопределенного возраста из маленькой деревенской церкви». Шамуэй все время прикрывал рот носовым платком, говорил почти неслышно и постоянно посматривал на Капоне и его мрачного телохранителя Фила Д’Андреа, который сидел позади босса и сверлил свидетеля тяжелым взглядом.

Показания экс-бухгалтера не оказали ожидаемого влияния. Федералы столкнулись с проблемой определения реальных активов Капоне, а подкрепленные изъятыми записями из записной книжки, на которую наткнулся Фрэнк Уилсон, показания Шамуэя могли установить прибыль от азартных игр. Но могло ли обвинение убедить присяжных, сколько именно досталось Капоне? Свидетельство Гувера и его налетчиков о том, что Капоне заявил о правах собственности на подпольное казино, не могло служить доказательством. Зайдя в банк и заявив, что являетесь владельцем, вы не сможете беспрепятственно пройти в хранилище и распорядиться содержимым. Однако, если, заявив о владении банком, предложите сотрудникам выходной и они его возьмут, свидетели вам поверят.