Что касается обвинений, по которым правительство вело следствие из-за особенностей личности обвиняемого, Джонсон попросил присяжных не относиться к нему как к Аль Капоне.

«Будущие поколения, – сказал Джонсон, – не запомнят это дело из-за имени Альфонса Капоне. Они запомнят процесс, который установит, может ли человек выйти за рамки закона и избежать его». Однако в его словах читался и иной подтекст: «Может ли человек, увильнувший от наказания за убийства, не ответить хотя бы за уклонение от уплаты налогов? Другими словами, помните, это – Аль Капоне».

Присяжные вынесли вердикт к 2.40 пополудни. Учитывая сложность дела, казалось удивительным, что жюри понадобилось лишь восемь часов, при этом один из присяжных имел особое мнение и приговор носил компромиссный характер.

Капоне появился в суде незадолго до 11 вечера, его очень волновало решение присяжных. Первый вердикт, который он услышал по единственному пункту обвинения, касающегося 1924 года, – невиновен. Однако возникшую надежду перечеркнуло решение «виновен в уклонении от уплаты налогов за 1925 год» по первому пункту второго обвинения. Капоне был признан невиновным по остальным трем пунктам. То же самое касалось 1926 и 1927 годов: виновен по первому пункту и невиновен по более-менее похожим трем остальным. Еще более удивительным стал факт, что Капоне признали невиновным в уклонении от уплаты налогов в 1928–1929 годах – его обвинили лишь в умышленном отказе от подачи налоговых деклараций за этот период.

Бредовость приговора заставила прокуроров почесать головы: как Капоне мог быть виновен в непредставлении документов, если не был виновен в уклонении? Он оказался виновным в одном уголовном преступлении в год, но не в трех других, которые имели лишь немного измененные юридические формулировки первого пункта, опираясь на эти же самые доказательства. Обвинению требовалось время, чтобы «переварить» услышанное.

Пятнадцать минут спустя они вернулись в зал. Джонсон объявил, что правительство принимает вынесенный вердикт. Из двадцати трех пунктов, по которым обвинялся Капоне, он был признан виновным по пунктам 1, 5 и 9 второго обвинительного заключения (возможное наказание – до пяти лет лишения свободы плюс штраф $10 000 по каждому пункту) и пунктам 13, 18 (до одного года по каждому пункту плюс $10 000 штрафа). По остальным восемнадцати пунктам из двадцати трех Капоне был признан невиновным.

Тридцать лет спустя на фиктивном повторном слушании дела группа из четырнадцати федеральных присяжных заседателей признала Капоне невиновным по всем пунктам. В чем же заключалась разница? Во-первых, новые адвокаты Капоне придерживались эффективной позиции, утверждающей, что обвинение не могло документировать доход, а подсудимый в самом деле не знал сумму налога и не желал подавать фиктивную информацию. Таким образом, само обвинение носило незаконный характер.

Кроме того, современная команда адвокатов сочла, что методы, используемые стороной обвинения при получении свидетельских показаний от Райса и Шамуэя, по сути, носили принудительный характер. Судья Маршалл, разговаривавший с присяжными сразу после процесса АВА, отмечал: «У них не было реальной уверенности в достоверности показаний этих свидетелей». В 1931 году защита не смогла рассмотреть этого принуждения. Кроме того, как сказал Малрой: «тогда никому не было дела до того, давались ли показания под давлением, это была обычная полицейская практика».

Полагая, что оправдательный приговор, вынесенный в 1990 году судьей Маршаллом, вполне разумен и обоснован, Малрой приводит яркий пример. Если бы реальный суд состоялся сегодня, с Капоне на скамье подсудимых, современный федеральный судья не отправил бы дело на рассмотрение присяжных, поскольку, даже при наличии «Письма Маттингли», обвинение не смогло бы однозначно установить пресловутую «отправную точку», на которой строилось все обвинение. «Конечно, если бы судья Маршалл имел законное право обратиться к присяжным, то, думаю, восторжествовал бы здравый смысл. Современные присяжные знали то, что знали реальные присяжные: Капоне был виновен, однако, с чисто технической точки зрения, обвинению не хватило аргументации в этом деле».

Через неделю, 24 октября 1931 года, Капоне предстал перед судом для вынесения приговора. Он был одет, как и на всем протяжении разбирательства, в одежду приглушенных (по его представлениям) тонов. На нем был костюм с фиолетовым отливом.

Согласно сегодняшним федеральным правилам вынесения приговоров, за одно и то же преступление Капоне мог получать от семи лет и трех месяцев до девяти. В 1931 году судья Уилкерсон зачитал приговор по первому пункту обвинения. Капоне получил максимально допустимые пять лет и штраф в размере $10 000. Это уже не было неожиданностью: Капоне знал, что наверняка получит столько, как Джек Гузик. Судья приговорил Гузика к тем же пяти годам. Теперь Капоне ждал, когда услышит слово «одновременно», что означало единое наказание по всем аналогичным пунктам и, следовательно, пять лет тюрьмы.

Однако, не упомянув о порядке отбывания наказания, судья перешел к 9-му пункту, назначив такой же срок, а затем к оставшимся трем (по одному году за каждый плюс максимальный штраф). Далее о Капоне пошли плохие новости. Судья слил сроки преступлений по первым двум пунктам в один (по 1 и 5), а срок по 9 пункту вынес отдельно. Это означало десять лет федеральной тюрьмы. Один из оставшихся двух пунктов отнесли к первому сроку, но по второму был вынесен отдельный срок в полтора года. Такая хитрая структура приговора, придуманная Уилкерсоном, означала, что, даже если сработала бы апелляция по тяжелой части, Капоне все равно пришлось бы пробыть за решеткой два с половиной года. В случае неудачи с апелляцией ему светили десять лет федеральной тюрьмы и один год окружной. Наложенные штрафы также были накопительными. Они составили $50 000 плюс оплата судебных издержек в размере $7692 и 29 центов. В освобождении под залог до подачи апелляции судья Уилкерсон отказал. Это означало, что Капоне отправлялся в окружную тюрьму прямо из зала суда, где ему следовало ожидать отправки к федералам.

На следующий день после оглашения приговора в Мортон-Гроув[212] прямо в придорожной закусочной был застрелен Мэтт Колб, не прислушавшийся к угрозам Капоне. Несмотря на решение судьи, бутлегерский бизнес продолжался. Это выглядело словно Капоне продолжал управлять системой, находясь за решеткой, с такой же легкостью, как и на свободе.

– Думаю, все кончено, – сказал Аль Капоне адвокатам после слов судьи. – Вы сделали все, что могли (это мнение не выдерживало никакой критики).

– До свидания, Аль, старик, – ответил Альберт Финк, хватаясь за руку своего клиента.

Маршал США Генри К. У. Лаубенхаймер, толстый и мрачный, вывел Капоне из зала в окружении приставов, в то время как защитники принялись утверждать, что его следует держать в Чикаго до апелляционного решения.

Уже за пределами зала к Капоне, размахивая какой-то бумажкой, приблизился маленький серый функционер: «Мистер Капоне, я хотел бы…» – не дослушав фразы, Капоне проревел проклятие и сделал движение, словно хотел пнуть подошедшего ногой. Капоне удержали приставы. Чиновник оказался помощником сборщика налогов с требованием выплаты $137 334. Вскоре эта цифра изменится и будет неоднократно обсуждаться.