Димитрий всё же залез в сани. Туда же, не церемонясь, казаки запихнули Петьку и накидали поверх саней доски. Спрятав под зипунами широкие турецкие кинжалы, они уселись на доски, и подвода двинулась к выходу из Тушинского городка. На некотором расстоянии от неё, не вызывая подозрений, затрусили верхом на неприметных лошадках два десятка донских казаков. Сани благополучно пересекли лагерь и подъехали к воротам.

Жолнеры подозрительно оглядели казаков, затеяли с ними перебранку, стали выяснять, что они везут.

— Что там у вас?! Что везёшь?

— Дерьмо! Не видишь, что ли!

— Вижу! Но что-то многовато вас! Дорогое, должно быть, а?

— Дорогое! — заухмылялись казаки.

В этот момент в лагере трубы пропели вечернюю зарю, извещая о смене караулов.

— Давай проваливай! — зашумели жолнеры, обрадованные этому сигналу. — Что стали? Не до вас! Вези куда хочешь!

Казаки повеселели, гаркнули, наддали нагайкой по бокам флегматичному битюгу, и сани выкатились за ворота лагеря.

Вёрст за пять от городка сани догнал отряд казаков. Вскоре к ним присоединились боярские дети с Михалкой Бутурлиным и полтора десятка гусар с паном Казимирским. Затем присоединились две сотни донских казаков. Те загодя покинули лагерь и теперь поджидали беглецов в поле.

Димитрий перебрался из саней в крытый возок, и отряд направился в обход Москвы на юг.

* * *

Слух о его бегстве распространился на следующее утро по Тушинскому городку с быстротой лесного пожара. И лагерь зашевелился, загудел. Из палаток, изб и землянок вылезли на божий свет, как тараканы из щелей, пахолики и жолнеры, сапожники, портные, средь них большим числом мастеровые. Все быстро сбились в кучу и устремились к царским хоромам.

В горницу к Стадницкому бесцеремонно влетел гусарский ротмистр и выпалил: «Пан каштелян, в лагере бунт!»

— Что случилось? Спокойно! Ротмистр, без паники! — строго одёрнул Стадницкий его и с раздражением подумал: «С утра-то!»

— Димитрий бежал! Чернь разошлась, и с ней пахолики!.. Грабят хоромы царя! Нам бы не вышло худо! — сорвался снова на крик ротмистр.

Стадницкий сразу понял опасность, стал собранным, решительным, стал торопливо одеваться, отдавать приказы: «Поднять гусар и всю пехоту!»

В горницу быстро вошёл Збаражский. Несмотря на ранний час, князь был чисто выбрит и, как всегда, подтянут. Вслед за ним тут же пулей влетел Казановский: «Слышал, Станислав?!»

— Сейчас не до разговоров! Усильте караулы у повозок с казной!

Они вышли во двор.

В посольском стане уже встревоженно бегали люди. Издали же, со стороны хором Димитрия, доносился гул многотысячной толпы. Оттуда, из царских хором, тащили всё, что попадало под руку. В суматохе погрома и грабежа досталось и русским боярам, сторонникам Димитрия. Они с трудом отбились, с немногими холопами, от натиска мастеровых, татар и всякой иной лагерной швали.

И в это время раздался чей-то провоцирующий крик: «Димитрий у посольских! В возках прячут!.. И казна там же! Король прислал — нам!..»

Толпа двинулась туда, к послам, к их стану, но была встречена там королевскими ротами, стоявшими с копьями наперевес. Отброшенные назад мастеровые и казаки попытались было взять приступом возки с казной, но снова были отражены. Сообразив, что здесь удачи не видать, все бросились грабить лавки купцов. И только опустошив их, толпа постепенно рассеялась по землянкам и палаткам.

Стадницкий шумно вздохнул, поняв, что отстояли казну и стан.

Но весь этот день посольские всё же держали гусар и пехотинцев в боевом порядке. По лагерю же ещё долго носились возбуждённые люди и слышались крики: «Коло, коло давай!»

Во второй половине дня подле избы князя Збаражского стихийно вспыхнуло коло, под неимоверные шум и брань. Гусары, пятигорцы и жолнеры хватались за сабли и за грудки.

— Это гетман прогнал его!..

— Послы тому виной! Стадницкий!..

— Не бежал — утопили! Тайно! Спроси Мартына!.. Ночью в санях вывезли!

Толпа волновалась, как вышедшая в половодье из берегов река. Каждый кричал своё, никого не слушал и не слышал самого себя. Ни до чего не докричавшись, все разбрелись по городку.

Только к вечеру Млоцкому и Буцинскому удалось утихомирить наиболее буйных и крикливых.

Когда страсти улеглись, коло прошло спокойно.

Рожинский выступил перед войском с длинной речью, отрицая свою вину в бегстве царя. И всё же эта история обернулась для него поражением: он потерял многих своих сторонников. Королевская партия на коло взяла верх — послам решено было дать благоприятный ответ. Конфедерация Рожинского развалилась, и он, чтобы не быть покинутым войском, поневоле присоединился ко всем.

* * *

На подходе к Калуге Димитрий отправил впереди себя гонцом Михалку в подгородный монастырь, где он собирался остановиться.

Когда весть о его визите дошла до обители, там всполошились.

— Двор уберите и спаленку приготовьте! Ну что стоите! — тормошил Михалка иноков.

Игумен поглядел, поглядел на него… «Как усердствует — на чужом-то дворе!» И тоже стал отдавать наказы: «Да позовите кто-нибудь ключаря! — закричал он на иноков и поперхнулся: — Кха-кха!..» — схватился руками за впалую грудь.

Прибежал ключарь, сухонький крепкий старец, сунулся в настоятельскую: «Отче, звал?»

— Государь Димитрий на подъезде! — истомно заныл игумен.

— Слышал, слышал! — сверкнул живыми глазками ключарь. — Келарь уж и распорядился! — вскричал он довольный: разорвана тягучая однообразность дней опостылевших, пустых…

— Столы в трапезной накройте! И не скупись запасами! — приказал ему Михалка, дивясь на его потешную фигуру, в валенках и в крестьянском малахае: такого, что у иного юродивого не найти.

— Всё будет, болярин, не сумлевайся! Братия уж бегает!

— Иди, да не копошитесь там! — сердито выпроводил игумен ключаря из кельи: того и хлебом не корми — дай что-нибудь такое… «Бесовское веселие!..»

— И ты, боярин, оставь меня! — сердито накинулся он и на Михалку.

Оставшись один, он зажёг свечку перед образом Спасителя, прикрыл глаза и истово зашептал: «Силы небесные, что будет, что будет!.. Всемилостивой и Преблагой, помоги встретить великого князя, как то велит закон наш православный, дабы не осрамить обитель…»

Он окончил молитву, перекрестился и вышел из кельи.

А в полдень в ворота монастыря вошла на рысях сотня донских казаков. За ней вкатился крытый возок. Затем вошёл десяток польских гусар и ещё сотня казаков.

В монастырском дворе стало тесно и шумно.

К крыльцу игуменской подкатил царский возок. Из него вылез Матюшка, скинул с плеч соболью шубу и уверенно подошёл к монахам, сверкая расшитым золотом кафтаном и тёмнокрасными сафьяновыми сапожками… Да, перед ними предстал их царь, таким, каким он был: невысокого роста, не отличался он ни статностью, ни силой, ни изящностью. Его обрюзгшее от попоек лицо украшал толстый крючковатый нос. Из-под дорогой лисьей шапки у него выбивались чёрные